— Ничего, — сказал Павлыш, отвлекаясь от игры. — Еще неделя, и мы дома.
— Чем бы мне вас отвлечь? — спросил капитан. — Эта болезнь, лихорадка возвращения, обычно лечится авралами и прочими энергичными действиями... Правда, доктор?
— Правда, но бесчеловечно, — сказал Павлыш. — Можно найти другой способ. Более интеллектуальный.
— Предлагайте.
— Ну, творчество...
— Кружок рисования? Драматическая студия?
— Примерно так, — сказал Павлыш. — Сдаюсь я, Глеб. Мне через два хода мат.
Капитан вышел в коридор. Павлыш догнал его.
— А в самом деле, — спросил он, — Геннадий Сергеевич, может, займемся творчеством?
— Ты что имеешь в виду?
— Выпустим журнал.
— Проводи меня до мостика, по дороге расскажешь.
— Мне эта идея пришла в голову, когда я вашу очередную историю слушал, — сказал Павлыш. — Каждый из нас знает их множество, с каждым что-то да происходило. И все это — назовем это фольклором, даже эпосом — пропадает втуне. Иногда только какой-нибудь журналист запишет рассказ, переработает до неузнаваемости. А пора нам самим восполнить белое пятно в литературе.
Говоря, Павлыш все более воодушевлялся, разогревался созревающей на ходу идеей. Его голубые глаза метали творческие молнии.
— Это будет альманах удивительных историй...
— Правдивых? — спросил капитан.
— Обязательно!
Павлыш подумал и внес поправку:
— Большей частью правдивых.
2
За чаем Павлыш заручился поддержкой большинства экипажа. Лишь Баков и Снежина Панова отказались участвовать в альманахе, сославшись на отсутствие литературных способностей.
Павлыш возмущался.
— Среди нас нет писателей, — уверял он. — Никто не умеет писать красиво. Совсем не в этом дело. Мы хотим сохранить для потомства фольклор в чистой его форме, без наслоений, которые обязательно внесут в него литераторы. И вообще подписываться необязательно.
— А я бы и не стал, — сказал Бауэр. — Кому какое дело до моего скромного имени?
— Правильно, — одобрил Павлыш. — Рукописи будете отдавать мне, я сам себя назначаю составителем альманаха, — это дело трудное, хлопотное, связанное с сохранением тайны псевдонима...
— Да и псевдонима не надо, — сказал Бауэр. — Пусть будет как на конкурсе: каждый подает свой рассказ под девизом.
— Отлично.
— А не членам экипажа участвовать можно? — спросил вдруг молчавший до этого патриций с планеты Муна.
— По крайней мере, я в этом не сомневаюсь, — сказал корона Аро, представитель Галактического центра. — И буду первым, кто принесет рассказ уважаемому редактору литературного альманаха.
3
Однако первым рассказ принес не корона Аро. Тот еще переводил его, как в дверь к Павлышу постучали.
— Войдите, — сказал Павлыш, уже час корпевший над чистым листом бумаги, включавший в отчаянии диктофон и бросавший его при звуке собственного голоса.
Павлышу было трудно. Рассказ должен был быть достойным редактора и инициатора альманаха. Рассказ должен был быть таким, чтобы Снежина Панова поняла, что писал его именно Павлыш и писал для нее, ради нее.
— Войдите, — повторил Павлыш. Вошел некто и сказал:
— Я уже принес.
— Списал, наверно, — сказал Павлыш.
— Мой рассказ. Под девизом, — сказал некто. — Только печальный.
— А я вот начать никак не могу, — пожаловался Павлыш. — Начало никак не придумаю. Первую строчку.
— Первая строчка — самое трудное, — сказал некто. Некто ушел. Павлыш взглянул краем глаза, но читать не стал. Потом.
Вложил лист в машинку, напечатал решительно:
С утра на город горохом сыпался ветер. Он скатывался с плоской горы, сдергивал с деревьев серые сентябрьские листья, крутил сор вокруг памятника на вокзальной площади и мчал по моторельсу к матросской слободке. Там стояли приземистые, уверенные в себе, ничуть не изменившиеся за сто лет дома, сушились на веревках, как белье, таранки и зеленели клочки виноградников, распрямивших спину, когда с них сняли грозди мелких сладких ягод. До виноградников ветер не доставал. Он запутывался среди сложенных из дикого камня заборов.
Из-за этих заборов на берегу было тише. Полоса песка и мелких ракушек была густо населена и обжита: заштрихована узкими лодками, измарана пятнами сухих водорослей, изрыта норками крабов, испещрена треугольными следами уток.
Утки жили у воды. Они подбирали дохлых бычков и прозрачные шарики медузинок. Потом неторопливо спускались к мелким волнам и плыли, словно парусники, по синей воде.
Дальше, направо, берег загибался, и начиналась оббитая волнами бетонная набережная. Там был городок. Сезон кончился, и город более не прихорашивался и не улыбался северянам. На набережной соревновались орнитоптеристы, и крылья их шелестели, как прибой. Опавшие листья скапливались вокруг деревьев и засыпали дорожки на бульварах. Под грибками летних кафе сиротливо стояли столы, стулья были унесены уже в помещение.
Ветер пахнул молодым вином. Он набирал этот аромат, пока крутил над городом. Вино давили почти в каждом доме слободы. Вино было кислым, некрепким, но на диво хмельным. Я был здесь в отпуске. Я очень устал...»
4
