— Не говори глупостей! Идем. Я все тебе объяснила.
— Я тебе не верю, — сказал Иван с неожиданным озлоблением. — И твоему доктору Фуксу.
Аленушка не ответила. Она продолжала идти вперед, маленькая, тонкая, прокаленная насквозь жаром этой планеты, старожил из первой экспедиции, встречающий на планете четвертый месяц.
...Иван увидел ее впервые вчера вечером. Командир корабля «Смерч» вызвал его на мостик и сказал:
— Возьмешь почтовый планер и спустишься с Аленой Сергеевной на базу. Продовольствие и приборы отвез Данилов. Тебе останется только взять письма. И вот еще: лекарства. Алена Сергеевна специально поднималась за ними на орбиту.
Планер сделал вынужденную посадку на плоском как будто плато, не долетая до базы полусотни километров. При посадке вдребезги разбилась рация. Но ящик с лекарствами уцелел. «Смерч» был высоко на орбите, и связаться с ним нельзя. Пришлось идти пешком. До рассвета, до того, как на небо выскочили оба солнца, путь казался нетрудным. Теперь же...
Впереди показался еще один водоем. Третий по счету. Возле него никого не было.
— Все, — сказал Иван, скидывая рюкзак. — Я пью.
— Здесь тоже нельзя, — сказала Алена. — Животные пасутся за холмом. Я же знаю.
— И я знаю, — ответил Иван. — И я знаю, что ничего со мной не случится.
Он стал на колени и принялся пить теплую жидкость.
Алена пыталась оттащить его от воды, кричала что-то, плакала, но он не слышал — он пил, и пил, и пил...
Из-за бугра показалось стадо рогатых мохнатых животных. Они заверещали и заблеяли, увидев, как на глазах двуногий пришелец превращается в подобного им.
Иван вскочил, стараясь стряхнуть прилипшие капли, пытаясь выплюнуть слюну. Он хотел крикнуть, но вместо этого послышалось жалобное блеяние. И, не в силах держаться на ногах, Иван рухнул на камни, ударившись с них копытами рук.
Стадо приблизилось к нему и остановилось. Животные, как всегда, были настроены вполне миролюбиво.
Алена не помнила, сколько она просидела на камне, захлебываясь от слез, от бессилия, от страха. Животное, недавно бывшее Иваном, жалось к ней, тыкалось носом в колени, будто упрашивало: «Помоги!» Скафандр обвис и болтался нелепо, словно какой-то шутник обрядил в него козленка.
Наконец Алена встала, соорудила из ремешка ошейник, взвалила на спину второй рюкзак и поплелась дальше, к базе. Она не чувствовала больше ни иссушающей жары, ни жажды.
Через пятьсот метров ее встретила спасательная партия... На базе любят рассказывать о том, как после многочасовых поисков спасатели наткнулись в пустыне на Алену Сергеевну, заплаканную, изможденную. Она несла два рюкзака и волокла на ремешке уродливого козла в скафандре. Если вам придется когда-нибудь побывать на этой базе, вам обязательно расскажут эту историю. А если вы выразите сомнение, то вас поведут на двор, где уныло бродит зеленый козел с пятью рогами. «Вот он, — будут уверять вас, — тот самый космонавт Иван, который не послушался Аленушку». Иван обязательно подойдет к вам, прислонится мордой к коленям. Он совсем ручной и очень привязан к людям.
Если вы начнете проявлять любопытство, даже ужасаться, вам сообщат, что доктор Фукс обещает со дня на день создать противоядие и вернуть Ивану человеческий облик.
Только лучше не ходить после этого к самому доктору Фуксу. Он страшно разозлится и скажет, что ему надоели эти глупые шутки, что это самый обыкновенный местный козел и что космонавт Иван благополучно улетел обратно на Землю.
Кто знает, может, доктору стыдно признаться, что ему до сих пор не удалось изобрести противоядие...»
7
Павлыш заснул, как только прочел последнюю фразу рассказа, и всю ночь его преследовала жажда и опасение превратиться в козла. «Нет, — говорил он во сне улыбающейся тете Миле, — не буду я пить вашего лимонада. Превращусь в лимон, придется качаться на ветке. Тогда с космосом, сами понимаете, придется покончить».
Просыпаясь утром, Павлыш пытался изгнать противоестественное ощущение опасности, но еще несколько минут, пока снизу не прозвучал гонг на завтрак, он не мог заставить себя протянуть руку к столику и достать стакан с водой.
— Чепуха какая-то, — сказал он вслух, сев на койке. — Я же эту сказку читал в детстве. Даже имена совпадают. Потом подумал, что в использовании космонавтами бродячих фольклорных сюжетов есть своя положительная сторона: значит, космический фольклор становится в один ряд с фольклорами настоящими.
— В журнал поступило уже два полноценных произведения, — сказал Павлыш за завтраком. — Для начала неплохо. Особенно если учесть, что в распоряжении авторов был лишь вечер.
Больше к разговору об альманахе не возвращались. Утро «Сегежи» было наполнено делами: проверкой двигателей и аппаратуры перед торможением, подготовкой отчетов, приведением корабля в порядок. Лещук с Кудараускасом выбрались наружу, осматривали корпус, заменили одну из антенн. Капитан и Бауэр рассчитывали орбиты обнаруженных вчера метеоритных потоков. Христо Райков осваивал навигацию — через две недели у него экзамены.
Павлыш также отвлекся от альманаха: готовы были культуры бактерий, обнаруженных на Муне, и вместе с Аро доктор часа два провел над микроскопами.
Вернувшись в каюту, Павлыш обнаружил на столе еще одну рукопись. Кем она была написана и принесена, догадаться не удалось: шрифты машинок одинаковы.
Павлыш положил рукопись на потолстевшую стопку и уселся сам за машинку. Надо было закончить собственный рассказ.
«Мы сидели с Ниной, врачом, — написал он, — на самом конце шаткого мостика, к которому пристают прогулочные катера. Нина куталась в синий плащ. Начинало смеркаться. Мы ждали, когда придет инженер, обещавший взять на заводе аэрокар. Мы договорились слетать в Сухуми, поужинать. Инженер запаздывал.
— На Муне есть моря? — спросила Нина.
— Да, такие же. Только мертвые. Без уток.
— И волны такие же?
— Нет, волны больше. Значительно больше. Там всегда дуют ветры.
— Там очень печально.
Она не спрашивала. Она была уверена, что там очень печально. Я много рассказывал ей о Муне, о погибшем городе Манве, о плесени на холмах, о гулких коридорах подземелья Вапраса.
— Сейчас под куполом уже живут люди. Может быть их сотни. А года через три мы полетим туда снова. Ты тоже можешь полететь. Там нужны врачи. Я слышал, что сфериды отправили на Муну мощные дезактиваторы. Через два-три года там можно будет гулять где хочешь... Нина зябко куталась в плащ. Мелкие волны суетливо толклись о сваи...»
— Простите, — сказал голос от двери. — Я вам не помешал?
— Нет, — сказал Павлыш. — Заходите.
В дверях стоял патриций с Муны. Рукопись в его четырехпалой руке была свернута в трубочку.
— Садитесь, — сказал Павлыш, кляня редакторскую судьбу. — Вы тоже решили участвовать в альманахе?
— Это придаст альманаху космический характер. Представители трех цивилизаций и так далее.
Патриций все еще пользовался лингвистом. Он привык к черной коробочке, непринужденно крутил ее
