Самолет снова подняли в воздух без моего участия в управлении. Он совершил над аэродромом большой круг, поднялся на намеченную высоту и сам взял нужный курс на восток, к Уралу. Внизу, всюду, куда ни бросишь взгляд, простирались безбрежные леса. Время от времени можно было видеть между ними пятна посветлее — поля вокруг маленьких деревень или луга в извилинах рек. Самолет поразительно точно придерживался намеченного курса. Проплывавшие внизу земные ориентиры полностью совпадали с картой.
Так продолжалось до тех пор, пока впереди не появились тучи, сначала где-то внизу, а вскоре уже под самыми крыльями. А когда до пункта назначения оставалось примерно полчаса лету, самолет нырнул в серый влажный туман. Я теперь внимательнее следил за стрелками приборов и был начеку, чтобы самолет в тумане вел себя тоже прилично. Значит, синоптики подвели нас, обещая в пункте назначения ясную и хорошую погоду, но об этой ошибке я не мог сообщить своим наземным «пилотам». Не было ни связи, ни радиста, хотя самолет управлялся по радио. Ну что ж, придется подождать, пока меня вместе с самолетом повернут обратно, домой.
Наконец этот разворот состоялся. В облаках. У меня возникло сильное желание послать весь этот балаган к черту (во время разворота самолет, казалось, потерял управление), схватиться за красную ручку и спокойно лететь обратно.
Но и на этот раз я кое-как выдержал. С грехом пополам разворот совершился, курс самолета изменился на 180°. Домой! Когда облака наконец опять остались позади, я уже понятия не имел о своем местонахождении. Леса, леса! Изредка деревушки. Ручейки. Ни одного порядочного ориентира. Сомнений не было только в том, что летел я на запад. Я провел расчет времени, пытался по карте определить, где находится самолет. Однако ничего не получалось. Вот и делай что хочешь! Я внимательно изучал то карту, то наземные ориентиры. Наконец внизу между лесами я увидел прямую линию железной дороги, которая перпендикулярно пересекла маршрут полета. Снова я взялся за карту. Это могла быть железнодорожная линия между Муромом и Ковровом. Черт побери! Если бы на борту было хоть одно живое существо, с которым можно обменяться парой слов А теперь улаживай тут дела один между небом и землей.
Если это та самая железная дорога, как я и предполагаю, то через десять — двадцать минут с левой стороны должно появиться шоссе Муром — Владимир! Не оставалось ничего другого, как ждать.
Наконец я заметил шоссе. И примерно через четверть часа другое шоссе — Гусь Хрустальный — Владимир. Впереди виднелся и сам город, славившийся своим хрусталем и фарфором. Теперь я знал, где нахожусь.
Увлекшись ориентированием, я и не заметил, что настало время перекусить. А теперь желудок напомнил о себе. Съестные припасы, которые наш главный повар Мария Александровна дала мне с собой, находились в кабине штурмана. Значит, мне надо было покинуть кресло и доверить самолет автомату, которым управлял не видимый отсюда конструктор. Эта задача казалась мне нелегкой. После короткого раздумья я махнул рукой й принес всетаки корзину. Ничего не случилось. Моторы ревели как и прежде.
Пока я освобождал от провизии корзину, заботливо упакованную Марией Александровной, самолет мчался к своему аэродрому, как десятки и сотни других, на борту которых каждый из 6–7 человек экипажа напряженно занимался своим делом. Но мы были только вдвоем — я и самолет. Или, вернее, самолет и я. К тому же самолет, казалось, отлично справлялся без меня, а я без него — нет…
Вскоре позади осталась железная дорога Муром — Москва, затем шоссе, еще одна железная дорога. Еще полчаса — и показалась широкая бетонная дорожка родного аэродрома. Круг над аэродромом. Посадка. Все.
Доложив механикам о состоянии самолета, я направился к командному пункту, где меня с нетерпением ждали. Я обстоятельно рассказал и показал на карте, где проходил полет. Конечно, не забыл я и о развороте в сумрачных объятиях облаков.
— Неужели самолет справился сам? — в голосе конструктора послышались нотки сомнения. — Вы не выключали устройства?
— Что вы! — возмутился я. — Я же сказал бы вам об этом.
— Ладно… Из этого нужно сделать выводы… — задумчиво произнес конструктор.
Казалось, что успех этого полета еще больше воодушевил изобретателей. Они без конца колдовали над самолетом и устройствами пульта управления. Время от времени они отправляли самолет (разумеется, вместе со мной) в воздух, пару раз летали и сами «колдуны», чтобы отрегулировать то одно, то другое. Работы хватало всем. Интерес к делу все возрастал. Даже у меня.
И вдруг однажды вечером, когда мы беседовали после ужина, меня позвал дежурный:
— Капитан Пусэп, вас просят к телефону!
Сердце застучало, как мотор: неужели я снова попаду в настоящее военное небо?!
Даже спустя десятилетия я хорошо помню, что мой голос звучал совсем не по-военному, когда я произнес самую обыденную фразу:
— Пилот Пусэп у телефона.
— Здравствуй! — донесся из трубки знакомый голос. — Как дела? Летает ли еще управляемая по радио машина?
Я сразу понял по тону Шевелева, что дело отнюдь не в наших экспериментах.
— Здравствуйте, Марк Иванович! — постарался я справиться с волнением. — Летает, куда же ему деться? — попытался я шутить.
— Если так, то скажи конструкторам, что я отзываю тебя. Вместо тебя пришлю другого летчика… Ты не жди его, сразу же приезжай в штаб.
Этого не надо было повторять. Я передал распоряжение конструктору, пожал руку ему и другим товарищам и поспешил навстречу новому этапу в моей жизни.[1]
Марк Иванович Шевелев выслушал мой рассказ об испытании самолета и улыбнулся:
— Поедешь на завод, получишь новый самолет. Теперь ты доволен?
Я не мог сказать ни слова. Наверное, на моем лице все так ясно было написано, что Шевелев и не стал ждать ответа:
— Необходимые документы получишь сейчас же, ночевать можешь дома, в Москве. А завтра поезжай!
Ночью я прибыл в Москву.
Никогда раньше не видел я улиц столицы такими пустынными и грустными. У тех немногих пешеходов, которые, как и я, оказались на улице в этот поздний час, патрули проверяли документы на каждом перекрестке. Еще работало метро, но вагоны шли пустыми. От станции «Арбатская» я должен был пройти до Суворовского бульвара. И здесь меня тоже остановил патруль…
Около полуночи объявили воздушную тревогу. Жильцы дома поспешили в убежища, находившиеся в подвалах.
Они несли или тащили за руку сонных детей. Я поднялся вместе с жильцами-пожарниками на крышу. Оттуда открылось впечатляющее зрелище. Сотни прожекторов ощупывали ночное небо в поисках самолетов противника. Время от времени где-то стреляли зенитные орудия. Пелена облаков скрывала и самолеты, и разрывы снарядов. Недалеко от нас по жестяной крыше вдруг забарабанил ливень осколков. Наш сосед по квартире Щетинин, уже немолодой работник политотдела Главного управления Северного морского пути, пошутил:
— Говорил я тебе, чтобы ты надел кастрюлю. Где-то вдали разорвалась авиационная бомба. Залаяла зенитная батарея, установленная на бульваре недалеко от нас. Щетинин спокойно сказал:
— Нескольким самолетам удалось прорваться. Но назад они уже не вернутся. Давайте спустимся, а то еще попадем под осколки.
Два дня спустя я снова был на знакомом авиационном заводе. На том самом, откуда в начале августа мы получили самолеты для налета на Берлин. Ритм работы на заводе был теперь гораздо более напряженным. Люди работали в три смены, днем и ночью. В дневные часы среди рабочих можно было
