дала, призвав на помощь тьму. Лорд к вечеру очнулся: «Звон… Я слышу звон, — промолвил он. — И пенье слышу при луне… Но говорить о том жене я запрещаю! Смерть близка… Не говорите ей пока! Сгубило колдовство меня — и мне осталось жить два дня, но пусть Итрун моя и дети сто лет живут на этом свете!» Из темной речи лорда слуги не много поняли в испуге, но все же предпочли молчать и ничего не отвечать. Итрун наутро пробудилась и сразу к слугам обратилась: «Какое утро! Свет какой! Не приходил ли лорд домой под вечер? Спать об эту пору! Устал… Наверно, встанет скоро». «Нет, лорда не было пока, но к вечеру наверняка мы известим тебя о том, что муж твой воротился в дом. А может, завтра поутру заявится он ко двору…» На третье утро пробудилась Итрун — и к слугам обратилась: «Смотрите, утро холодно, а мужа нет уже давно — он не явился ко двору ни к вечеру, ни поутру». «Откуда знать нам?» — Так в испуге Хозяйке отвечали слуги. В пеленках белых рядом с ней лежали дети — им семь дней уж было от роду; привстала Итрун и девушкам сказала: «Вернется скоро муж домой. Наряд несите лучший мой, несите кольца, жемчуга — пусть видит лорд, сколь дорога мне радость встречи и что снова жена его вполне здорова». Она взглянула из окна — прохладно, ветер, тишина: деревья дышат тяжело, и небосвод заволокло, не слышно цокота копыт, и лишь по кровле дождь стучит… И бьет прибой из века в век в земле Бретонской в скальный брег. Темнел вечерний небосклон, когда раздался в церкви звон. Итрун спросила: «О, по ком? По ком звонят, взнося псалом? Что там священники поют? Кого на кладбище несут?» «Какой—то странник, говорят — его нашли у наших врат совсем больного. Конь был хром. И странника забрали в дом, но умер он и, слава Богу, теперь отправился в дорогу, которую сулил всем Бог — на досках похоронных дрог». И ликом сделавшись темна, меж слуг заметила она рыдавших: «Может, был он строен, красив и почестей достоин? Иль, может быть, настолько зла его судьба в миру была, что плачете? Зачем молчите? Кто этот странник, говорите — чтоб я могла спокойно спать или в отчаяньи рыдать». Смолчали слуги. И всю ночь Итрун пыталась превозмочь жестокий жар, мечась в постели. С утра — лишь росы заблестели
