Эхххх… – Тут Адольф Мирзоевич зевнул особенно протяжно и сказал: – Я, с вашего позволения, милейший господин Анисимов, вздремну тут немного, пока вы там с этими… с крупнорогатыми своими общаться будете, – и растянулся на диване прямо в замокревших английских сапожках.
Вовец, хмыкнув неопределенно, брезгливо отер горлышко бутылки рукавом пиджака, извлек из шкафа еще один фужер и, наполнив его на треть, залпом опорожнил. Затем вновь хмыкнул, скрестил руки на груди и принялся сосредоточенно размышлять, изредка поглядывая на успевшего захрапеть визитера.
– Может, удавить, пока не поздно? – вслух спросил сам себя бригадир. Адольф Мирзоевич дернулся во сне и храпеть перестал.
– Нет, это всегда успеется, – решил Вовец. – Всякому овощу свое время…
В скором времени в дверь кто-то поскребся: возник порученец Жека и негромко доложил, что прибыли те, кого заказывали. Вовец встал из-за стола и скрипнул креслом, отчего Пульман проснулся.
– Сиди тут – я щас, – распорядился бригадир, направляясь к двери.
– Эмм… после беседы, если это вас не обременит, дражайший господин Анисимов, задержите ваших парней. Они мне будут нужны минуты на две, не более, – проворковал Пульман.
Злобно хмыкнув, Вовец пожал плечами и удалился. Он отсутствовал что-то около десяти минут – в течение этого времени Адольф Мирзоевич дремал вполглаза, не делая попыток приблизиться к двери и подслушать, что же там творится, хотя и поднимал заинтригованно правую бровь, когда из соседней комнаты доносились обрывки фраз типа: «Ты сказал… В натуре, бля буду… Мы его… Сам же сказал… Железная отмазка…» И в таком духе далее.
По истечении десяти минут Вовец вернулся в кабинет. Был он изрядно взбудоражен и мрачен, покрытое оспинами гладко выбритое лицо напоминало пятнистую хоккейную маску.
Опустившись в кресло, он некоторое время смотрел в окно и нервно барабанил пальцами левой руки по столу, а правой поглаживал пистолетную рукоятку. Немного успокоившись, бригадир повернулся в кресле к Пульману, терпеливо скучавшему на диване.
– Вот – все повидал, – доверительно обратился он к собеседнику. – Буквально все! Но такого муделя, как ты, впервые в жизни встречаю… Ну и чего делать собираешься?
– Я бы хотел предупредить тебя, мой недальновидный друг. – Адольф Мирзоевич потянулся и встал, выставив в сторону Вовца указательный палец левой руки. – Ты убери ствол-то, убери… Я хочу тебя предупредить: помимо всего прочего, ты кровно заинтересован, чтобы я, не дай бог, внезапно не отдал концы. Ферштейн?
Бригадир удивленно вскинул брови и открыл было рот, чтобы осведомиться у этого докторишки, отчего это он должен быть так заинтересован в сохранении его жизни, но тот помахал на него узкой ладошкой – заткнись, мол, и внимай с почтением!
– Так вот: шесть человечков из твоего окружения имеют установку… Надеюсь, нет необходимости объяснять, что такое установка? Это не орудие какое или, допустим, пусковой комплекс…
– Угу, в курсе, – пробурчал Вовец. – Дальше излагай.
– Очень хорошо, – одобрил Пульман, напустив на себя значительный вид. – Итак, шесть товарищей из твоего окружения имеют установку: в случае моей гибели умертвить тебя любыми способами. Ферштейн? То есть они, конечно, тебя любят и преданы душой и телом… но, случись со мной что – извини, придется тебе умереть. Это у них получится – эмм… бессознательно, что ли… Непроизвольно, безусловный рефлекс. Ферштейн?
– Это серьезно? – недоверчиво поинтересовался бригадир. – Что – в натуре такие установки бывают? Че-то ты малость того – приврал для блезиру… А?
– А ты попробуй – проверь, – загадочно улыбнулся Пульман, кивнув на пистолет. – Пух! И нет меня. А потом посмотришь – какие бывают установки. Давай!
– Вот, блин, спасибо-хорошо! – возмущенно воскликнул бригадир, прочитав во взгляде собеседника нечто такое, что заставило поверить его словам. – Нет – ну ты учудил, головастик! А если на тебя машина случайно наедет? Или оскользнешься в ванной? Нет, это ты залупил, гипнотизер, это ты чересчур!
– Я же сказал – ты кровно заинтересован в том, чтобы я жил, – невозмутимо пожал плечами Адольф Мирзоевич. – И кстати, меня зовут Адольф Мирзоевич. И я предпочитаю, чтобы ко мне обращались на «вы». – Пульман сделал многозначительную паузу – реакции не последовало. – Угу. Еще меня можно звать скромно и просто – «доктор». Ферштейн? Нет, я, конечно, степень не защищал – хотя это не проблема, но я же ведь подвизался на поприще медицины, так что уж будьте добры! Будьте добры, батенька…
– Ха! Доктор… – Вовец нехорошо цыкнул зубом, однако высказываться не стал. – Ну и что делать будем… Доктор?
– В общем, позвони, куда там надо. – Пульман изобразил в воздухе какой-то зигзаг и потыкал пальцем в сторону окна. – Скажи, что все в норме. И попроси перенести срок до завтра. А завтра пускай соберутся часиков в десять утра на этот… на что там у вас все подряд собираются – ну, типа совещания?
– Собираются, собираются – сходняк это называется. – Вовец нетерпеливо пристукнул по столу кулаком. – Дальше давай!
– Ага. Пусть соберутся на этот самый «сходняк». Скажи, что нашел виновника всех неприятностей. И завтра представишь его со всеми доказательствами. Вот, собственно, и все.
– Так-таки и все? – удивился бригадир. – И кто же этот виноватый?
– А кто тебе больше всего на свете мешает жить? – заговорщицки подмигнул Пульман. – Кто в свое время опозорил тебя перед всем криминалитетом и лишил лакомого куска?
– Вона!!! – Вовец криво ухмыльнулся и опять нехорошо цыкнул зубом – безо всякого почтения, сукин сын, цыкнул! – Ишь ты, недоделанный, куда замахнулся! От ты куда свои ручонки протянул! Хм… Однако твою квадратную головенку там моментом оторвут – глазом моргнуть не успеешь! Засада сам кого хошь загипнотизирует и в транс введет – это я тебе отвечаю! Думаешь – чего блатота под его дудку пляшет? Думаешь, просто так, да? Я вот живу и до сих пор удивляюсь: отчего это он в Ложбинске всех до кучи под себя не подмял?! Да уж… Нет, ты, может быть, и умный, гипнотизер, однако… однако, ежели вас поставить рядышком, Засадина башка раза в два будет больше, чем твоя, – можешь мне поверить на слово! Ха! Деловая колбаса – Засаду захотел ущучить…
– Я еще раз попрошу обращаться ко мне на «вы», господин Анисимов, – очень спокойно сказал Адольф Мирзоевич, немигающим взором глядя на бригадира. – Ты мне сейчас дай на две минуты своих этих… ну, быков – которые убийцы. Вот и все, что от тебя требуется. И завтра на этом вашем… эмм… на «сходняке» держись мужиком – не уписайся от напряжения. Гипнотизировать этого Засаду я не собираюсь. А по поводу большой головы… – Он потрогал ладошками свой плешивый череп и загадочно хмыкнул: – Так вот – насчет большой головы. Размер черепа, мой дорогой друг, отнюдь не является определяющим критерием развитости интеллекта. Если бы мощь ума зависела от габаритов, тогда все мы были бы рабами слонов и китов. А между тем мы с вами держим в зоопарке первых и используем жир вторых. Ферштейн? И еще… Запомни хорошенько, невежда: любая голова, даже самая разумная, хороша лишь тогда, когда она прочно сочленена с телом посредством крепкой шеи…
Глава 9
– Бабинов… Бабинов… Ага… Ну и мерзкая же у вас харя, молодой челаэк! – задумчиво произнес Андрей, рассматривая в полированной поверхности письменного стола свое изуродованное отражение. – Бабинов… А фамилия у этого господина, я вам скажу, вообще чмошная – куда там моей харе!
Настроение было… а впрочем, какое может быть настроение в половине девятого утра после затянувшейся далеко за полночь попойки наперегонки с мастерами винного дела? Настроения не было – похмелье имело место. А еще имели место проблемы, которые никак не желали уживаться в тяжелой голове с похмельным синдромом. А поскольку эти проблемы требовали безотлагательного решения, выход был один – загасить похмелье старым испытанным способом, рискуя тем самым вызвать страшное негодование шефа. Дед патологически ненавидел пьяниц и мог самого лучшего сотрудника подвергнуть длительной обструкции, а то и вовсе выгнать с работы, обнаружив оного сотрудника при исполнении обязанностей с запахом алкоголя. Но проблемы, проблемы…
Прокравшись к двери, Андрей воровато выглянул в коридор, затем метнулся к окну, распахнул форточку и раскрыл дорогой кейс из крокодиловой кожи. Достав из него бутылку пива, одним движением раскупорил ее о крышку стола, в шесть мощных глотков осушил, тару засунул в кейс, вылущил из пачки в рот два пластика «дирола» и снова уселся за стол, прислушиваясь к своим ощущениям.
