Второй против ожидания среагировал весьма быстро и ломанулся к будке. Догоняя, Иван подсек его, с размаху прыгнул коленями на спину и по инерции два раза коротко саданул кулаком в затылок, хотя явно можно было обойтись и без этого – страж ворот с недвусмысленным хрустом угостился грудной клеткой о бордюр и мгновенно отключился. В это время Андрей забрался в будку, стащил висевшую на гвозде связку ключей и заспешил к воротам.
Еще через пару минут беглецы уговорили тяжелые запоры и выбросили в кусты ненужный уже замок. Вот она, свобода! Радостно зарычав, катафалк рванул на волю…
Глава 2
Он не мог определить, сколько времени прошло с момента катастрофы – внутренние биочасы, пощадив психику, сгладили ясность и отчетливость восприятия временного фактора, и данный вопрос как-то самопроизвольно отодвинулся на второй план. Сама катастрофа с течением времени также стала восприниматься как нечто зыбкое и эфемерное: в сознании навсегда запечатлелись лишь отрывочные воспоминания, более похожие на сон… Яркая вспышка, возникшая при столкновении самолета с вершиной горы, страшный удар, какой-то невероятный жар, на секунду охвативший все тело…
За пару секунд до того, как самолет врезался в заснеженную вершину горы, внезапно возникшую из косматого облака спереди по курсу, Себастьян предал хозяина и бросил его на произвол судьбы. Нет, не из- за того, что сволочью оказался – всей душой предан был родному дядьке молоденький немчик, едва успевший разменять второй десяток. Тело подвело. Это тело долго учили всячески себя сохранять и выживать в любых условиях. Времени было совсем мало, арийское сознание не успело включиться и приказать телу гордо умереть рядом с великим родственником. За пару секунд до столкновения Себастьян, слепо повинуясь заложенным в его молодой организм устойчивым инстинктам диверсанта, успел рывком распахнуть аварийный люк, у которого сидел, и выбросил свое тело из машины…
…Придя в себя, он обнаружил, что лежит посреди вогнутого, как чаша, ледника, на склоне горы. Чуть выше – метрах в пятидесяти, почти что у самой вершины, виднелся полностью ушедший в снег обугленный остов самолета.
Он вяло пошевелился и ощутил, что его хитрое тело, пожелавшее жить в самый неподходящий момент, схватило такую дозу ушибов и переломов, что наглухо заблокировало систему чувственного восприятия. Боли не было. Вообще не было никаких ощущений – снежная пустыня вокруг и клочья косматого жирного тумана.
Он подумал, что, возможно, уже умер. Вспомнил вдруг, что видел момент катастрофы как будто откуда- то со стороны, сверху: столкновение, яркая вспышка, разлетающиеся в разные стороны горящие обломки… И собственное тело, ударяющееся бессчетное количество раз о наклонную каменистую грань и скользящее по склону во впадину… Затем – черный провал небытия.
И вот… Значит, он остался жив. Выпал из несущегося со скоростью 200 км в час «Фокке-Вульфа», шмякнулся о слежавшийся до бетонной твердости снег с высоты что-то около двух десятков метров и даже не пострадал от разлетающихся во все стороны горящих обломков самолета…
– Чудеса! – прохрипел юный диверсант разбитыми губами. Теперь надо встать и провести рекогносцировку на предмет дальнейших действий. Как только он об этом подумал и шевельнул руками, чтобы приподняться, реальность моментально напомнила, что чудес в нашем мире не бывает: включилась система чувственного восприятия.
Обычно более сильная боль заглушает слабую: если у вас невыносимо болит зуб, попробуйте ради интереса сломать берцовую кость – есть гарантия, что на определенное время про зуб вы забудете. В случае с Себастьяном второстепенной боли не было. Одна общая, непроходящая боль, окутывающая все тело плотным коконом, рвущая на части разбитую голову, вгрызающаяся ненасытной гиеной в воспаленный мозг…
Диверсант напряг все силы, пытаясь свалиться в транс, спасающий организм от перегрузки, но не вышло – злобная гиена железными челюстями пожирала все его естество, вгрызаясь все глубже и глубже, не желая отпускать… Он тонко завыл от отчаяния, понимая, что не в силах справиться с этой прожорливой тварью, задрожал всем телом и вновь провалился в черную пропасть небытия…
…Многие наши сограждане, доверяясь опыту синематографа и господину Абдуллаеву, воспевшему в своих произведениях невероятные приключения суперагента Интерпола Дронго, рисуют некий обобщенный образ представителя этой организации международного сыска. Примерно так: высокий, атлетически сложенный блондин с пронзительным взглядом холодно-голубых глаз, раскованными манерами салонного льва, который непринужденно ведет себя в обществе, с ходу, без подготовки покоряет женские сердца и между делом способен хладнокровно пристрелить любого, предварительно извинившись за доставленные хлопоты (или убить одним отточенным ударом, а потом пойти докушать лангуста и заодно поцеловать ручку даме убитого).
Или так: жгучий красавец брюнет под метр девяносто, отменный стрелок из всех положений, он же – мастер-рукопашник, суперэлектронщик-компьютерщик с железными нервами, по ходу повествования лихо разбивающий вдребезги роскошные авто, он же – непревзойденный психолог-аналитик, полиглот и так далее и тому подобное. Но! Как и первый тип, непременно должен страшно нравиться всем подряд нормальным женщинам (которым не нравится – те психопатки и патологические злодейки, и он, естественно, тонко чувствует это!).
Несомненно, с такими парнями гораздо интереснее совместно переживать невероятные приключения на экране или по ходу чтения понравившейся вам книги. Увы, мне, увы – коль скоро у читателя сложилось столь устойчивое мнение по поводу личности славных агентов Интерпола, придется просить прощения за разочарование и несбывшиеся надежды…
Около полудня в растекающейся по перрону толпе пассажиров прибывшего в Ложбинск Московского скорого неспешно шагал невзрачного вида коренастый мужичонка: метр семьдесят, лет тридцати пяти– сорока, русый, курносый, с начинающей проклевываться плешью, бесцветными глазами и развалистой походкой законченного провинциала. Тип, совершенно ничем не примечательный среди разношерстной публики и похожий примерно на четверть мужепоголовья средней полосы России. Одет этот субъект был также непримечательно, к тому же имел весьма помятое после душной вагонной ночи лицо, единственной особенностью которого было, пожалуй, лишь то, что оно практически не имело морщин, кроме как на лбу, а также ритуальных мешков под глазами. В общем, слесарь-столяр, агроном, не до конца опустившийся служащий заготконторы, какой-нибудь половинчатый алкаш. Совок – полноценный, без скидок.
Звали его Руслан Владимирович Тюленев, и по легенде он выступал в роли затрапезного слесаря депо станции Москва-Сортировочная Павла Сидоровича Ануфриева. Европейское отделение Интерпола, отправляя его в очередной раз в Россию, не посчитало необходимым соорудить ему красивую «крышу», под которой обычно развлекаются на страницах романов крутые суперагенты, в круговерти опасных похождений подчас позабывшие свое настоящее имя, – личину заурядного слесаря Руслан выбрал сам, руководствуясь рядом обстоятельств.
Тюленев не был классным рукопашником, способным выписывать замысловатые пируэты ногами над черепами обезумевших от страха врагов. Не был он и снайпером, с завязанными глазами стреляющим на звук из любых положений; о саперном деле также имел самое поверхностное представление – на уровне спецшколы, которую окончил пятнадцать лет назад. Он обладал лишь необходимыми навыками самозащиты без оружия. Впрочем, с какого бока подойти к пистолету – тоже знал. Но пользоваться этими навыками ему не приходилось вот уже более десяти лет, поскольку он работал совсем по другому профилю, требующему безграничного терпения, предельной собранности и всестороннего знания психологии особей определенного разряда.
Тюленев был одним из лучших специалистов Европейского бюро по русским ОПГ (организованным преступным группировкам), или, говоря проще, по русской мафии, которая в последнее время не давала покоя почтенному ведомству международного сыска. Более десяти лет он всесторонне изучал нравы и обычаи уголовного мира, выплеснувшего из России за бугор далеко не самых тупоголовых своих представителей, разновидности блатной музыки и несколько раз сиживал по делу в различных пенитенциарных учреждениях, как европейских, так и российских, – в общей сложности, если посчитать, получалось что-то около полутора годков.
Лихие приключения в планы Руслана не входили: ему предстояло заниматься нудной и неблагодарной работой, заключающейся в сборе и анализе информации об интересующем руководство субъекте и
