деле. Зелёную тропу мне подготовили, всех, кого нужно предупредили, а на сопредельной стороне моего прибытия ждали провожатые, Игорь, Володя и наш агент в Турции, курд Махмуд Инжевад. Провожатые у меня были отличными ребятами. Они, как и все офицеры КГБ, входившие в подразделение 'Жрецы Оракула', прекрасно знали, кто я такой и мне можно было разговаривать с ними совершенно откровенно, но негромко, почти шепотом. Посмотрев на меня так, как мать смотрит на ребёнка, Нина тихо спросила: - Борис, ты хорошо отработал прыжок с поезда? Учти, там хотя и не слишком высоко, будут сплошь одни только камни сразу за насыпью. Ты сможешь сбежать по откосу вниз? Капитан Шевцов, сидевший справа от меня, улыбнулся коллеге и тихим, но строгим голосом сказал: - Нинуля, у Бориса двенадцатая ступень в куэрнинге, а это что-то запредельное. Ты просто не была на тренировочной базе в сентябре и не видела, что он там творил. Для него спрыгнуть на полном ходу с поезда, это, как глазом моргнуть. Кивнув молодой женщине, Нине было всего двадцать семь лет, я широко улыбнулся и подтвердил слова Николая: - Да, Ниночка, это так. Мне будет достаточно всего лишь сделать семь шагов и я окажусь на ровном месте, но всё равно очень приятно, что ты за меня переживаешь и волнуешься. Старший лейтенант Алябьева улыбнулась и сказала: - Коля, если бы в куэрнинге было тридцать шесть ступеней и Борис стоял на высшей, то я всё равно волновалась бы за него. Он выбрал для себя самый сложный путь для бегства. - Зато самый демонстративный. - Отозвался Семён - Его побег почти весь поезд сможет увидеть и когда будет нужно, то хоть французы, хоть американцы, сразу же смогут убедиться, что у нас в Союзе ещё не перевелись конченые психи. - На это я и делаю ставку, Сеня, - сказал я посмеиваясь и, покрутив головой, добавил, - ну, у меня будет немало и других возможностей убедить французскую контрразведку, что Боренька Картузов не дружит с головой и всё, о чём он станет говорить, можно смело делить на восемнадцать. Лишь бы они не стали меня раньше времени принимать всерьёз, но я позабочусь, чтобы у меня было такое паблисити, с которым прямая дорога в дурдом. Или на кладбище. Чокнутые же долго не живут. Провожатые не стали спорить со мной, да, они и не знали всей моей легенды полностью. Им было лишь известно то, что после того, как Бореньку Картузова, не захотевшего учиться даже в местном политехе, не говоря уже о московских ВУЗах, бросила жена и ушла от него с ребёнком к молодому полковнику КГБ, юноша начал не по-детски бухать и в конце концов, когда его вызвали в военкомат, восемнадцать лет ведь исполнилось, с перепугу, чтобы не служить в армии, решил сбежать из СССР. Ещё эта и без того достаточно острая и пикантная легенда была густо приправлена соусом из того, что юного гения-автомеханика сначала оттёрли от его изобретений и новшеств, а затем не дали ему стать прославленным авто и мотогонщиком. Зато его одноклассник Виктор Батраков, гонявший на его сверхмощном супербайке, изготовленном из новых конструкционных материалов, даже тогда, когда на его мотоцикл ставили шестицилиндровый четырёхтактовый двигатель в два с лишним раза меньшего объёма, принятый в 'Мото Гран При 500', обгонял на нём всех, включая такого прославленного гонщика, как англичанин Фил Рид, четырёхкратный чемпион мира в гонках на ста двадцати пяти и двухсотпятидесятикубовых мотоциклах, пилот итальянской команды 'MV Agusta'. Тем самым он больно ранил сердце Бори Картузова. Думаю, что такая легенда, полная любовных коллизий, спортивного соперничества и банального жульничества, обязательно понравится западным бульварным газетам. Талантливый юный автомеханик сбегает на Запад потому, что его облапошили и зажали нехорошие дядьки с партбилетами в кармане. При этом отца юноши, Виктора Картузова, также талантливого пилота, не раз вырывавшего победу у 'Огненного Метеора', то есть Батрачины, тоже не выпускали за границу, но уже потому, что тот был самым лучшим тест-пилотом завода 'Метеор'. Это на его регулировках стасемидесятипятисильная, пятисоткубовая версия супербайка 'Метеор-1200', под которую Борис Картузов изготовил уникальный двигатель, раскручивавшийся до четырнадцати тысяч оборотов в минуту, Виктор Батраков дрючил всю Европу. Ну, и если учесть, что мне по паспорту было всего восемнадцать лет, а в такие годы даже такие самые прославленные советские разведчики, как Конан Молодый, Рихард Зорге и даже Рудольф Абель не выглядели опасными, то контрразведчикам я и на фиг был нужен в той же Франции. На роль юного городского партизана-подпольщика я ещё годился, хотя и выглядел слишком взрослым, но только не на роль разведчика. Да, и как носитель государственной тайны я вряд ли мог привлечь к себе внимание любых спецслужб, ведь согласно легенде меня держали вдалеке от завода 'Метеор', основы которого я заложил, начиная с тех самых пор, когда на нём стали использовать поликарбон и асфальтеновую смолу. Поэтому, если грамотно, тонко, да, ещё и с пользой для французской полиции, проникнуть на территорию врага, то мне дадут спокойно погонять пару лет на супербайках и гоночных машинах Формулы-1, хорошенько заработать на этом деньжат и перебраться в Америку. Попутно я смогу ликвидировать нескольких мерзавцев и проделав ещё кое-какую работу. В общем рабочий график у меня обещал быть очень плотным, но самое главное я должен был подняться как можно выше в обществе буквально с самого дна и раскрутиться с нуля. Что же, чем сложнее и опаснее задача, тем интереснее её решать. Ну, а пока что я ехал в купе с отличными ребятами, смотрел в окно и ждал, когда же мы доедем до побережья Чёрного моря. В Туапсе я вряд ли смогу купить тот деликатес, которым мечтал угостить друзей. Наконец поезд добрался до Туапсе и мы увидели море. Небо затянула лёгкая облачность и потому оно не было таким ярким, каким мне хотелось его увидеть. Середина ноября, ничего не поделаешь. Поезд остановился и мы вышли из вагона, чтобы размять ноги и покурить. Как я и предполагал, рыбы никто к поезду не вынес. Ничего, подождём, ведь впереди, до самого Адлера было немало остановок и потому я надеялся на лучшее. Мои ожидания оправдались уже через несколько часов. Во время короткой стоянки в Лоо я, не торгуясь, купил две большие, похожие на громадные ёршики для мытья бутылок, длинные низки вяленой ставриды и три копчёной. Купе, когда я внёс в него этот деликатес, сразу же наполнилось вкусным запахом копчёной рыбы. Мы застелили стол газетой 'Труд', выставили на него бутылки с пивом и началось подлинное блаженство. Рыбу мы подвесили на трубках из поликарбона, которые я взял с собой, в проходе и начали с копчёной. Вчера отец специально съездил в одну частную пекарню, в которой наш друг, еврей, пёк замечательные багеты, и купил для нас в дорогу целую дюжину этих длиннющих батонов, для которых я не поленился изготовить специальный, широченный тубус-термос из поликарбона. Когда я открыл его, то купе наполнилось ещё и запахом горячего хлеба. Кто-то, наверное, скажет, что есть копчёную, жирную ставриду с батоном и запивать сие блюдо отличным жигулёвским пивом это просто смешно и ошибётся. Ой, как сильно ошибётся такой скептик. Вытащив из тубуса один хрустящий, золотистый багет, он был ещё довольно горячим, я разломил его на четыре части, оставив себе и Нине горбушечки. Сноровисто открыв бутылки с пивом для себя и для неё, я оторвал от низки несколько ставридок, головы остались на ней, быстрым движением выпотрошил их от внутренностей и отправил в рот, откусив хвост и положив его на газету, вместе с куском горячего багета. Кушанье было просто неописуемое, особенно когда я глотнул прохладного, в вагоне ещё не топили, пивка. Мы быстро позабыли о всяческих разговорах и просто ели копчёную ставриду с горячим белым хлебом, пили пиво и если говорили что, так просто нахваливая наше яство. Как-то незаметно, исподволь, мы и укатали целую низку копчёной ставриды, четыре багета и двенадцать бутылок отличного, свежайшего пива. После такого роскошного распития пива, я завернул рыбью шелуху в газету и мы, оставив в последних четырёх бутылках по несколько глотков пива, чтобы помыть руки, завернув в обёрточную бумагу остальную рыбу, пошли относить мусор и мыть в туалете руки. После такого обеда всем сразу же захотелось спать и я завалился на нижней полке, а парни, как истинные джентльмены, полезли наверх. Под мерный стук вагонных колёс я быстро уснул, но часа через три проснулся и вышел в тамбур покурить. Семён вышел вместе со мной, хотя и нисколько не сомневался, что я легко справлюсь с любым хулиганом. Он просто выполнял приказ Юрия Владимировича - умереть самому, но не дать погибнуть мне. Все трое моих сопровождающих хотя и не говорили об этом, именно с такой целью находились со мной в одном купе и были настроены очень решительно. Мне даже порой хотелось сказать им: - 'Ребята, ничего не бойтесь. Если будет нужно, то я мгновенно ускорюсь и отведу от вас даже автоматную очередь.' Нет, на счёт автоматной очереди я, конечно, малость прибрехнул, но когда ускорялся на полную катушку, то действительно могу отбить рукой пулю, выпущенную из пистолета, изменив направление её полёта. Да, куэрнинг это очень серьёзная штука и он действительно позволяет творить самые настоящие чудеса, вот только выматываешься при этом очень сильно. Уже ближе к полуночи мы проехали Очамчиру и поезд поехал от моря в сторону Самтредиа. После Гудауты наше купе наполнилось ещё и новогодним запахом мандарин, которых я купил целую корзину. Бросив последний взгляд на море и выбросив в открытое окно окурок, я завалился спать. Утром нас всех ждала самая интересная часть путешествия - проезд на поезде через горы. Не такие уж и высокие, как горы Большого Кавказского хребта, но всё равно красивое и впечатляющее зрелище. Во всяком случае мои спутники во время завтрака куда больше глядели в окно, чем
Вы читаете Три года в Соединённых Штатах Америки
