на то, что они едят. Когда мы въехали в Грузию, то после весёлой и жизнерадостной Абхазии меня сразу же поразило мрачное и настороженное настроение грузин. Мджаванадзе был в числе тех первых секретарей, кого сняли с поста за перегибы во внутренней политики республики, партийное чванство и отход от генеральной линии партии. Абхазам было с чего радоваться, ведь им дали самую широкую автономию и ввели в их республике, как в Южной Осетии и Аджарии, новые экономические порядки, а вот грузинское руководство почистили самым основательным образом, наказав в первую очередь за то, что в этих трёх автономиях они повсюду насаждали грузинское руководство. Испортило грузинам настроение и то, что в Армении ввели свободную экономическую зону, а в их республике нет, да, ещё и поставили во главе республики чужака и к тому же русского. По другому поступить Москва просто не могла. Руководство Советского Союза и так слишком долго закрывало глаза на то, что творится в союзных республиках и не одёргивало их первых секретарей даже в самых вопиющих случаях. Увы, но далеко не в каждой республике у руля стояли такие люди, как Машеров, которого попросили переехать из Минска в Тбилиси. Между тем, когда мы приехали в столицу Грузии, я увидел, что далеко не все грузины мрачны, а поговорив с одним усатым дядькой с мозолистыми руками, услышал от него интересные вещи. Оказывается, из Тбилиси уехало очень много отнюдь не интеллигентов, а всяких цеховиков и прочих подпольных воротил, что не явилось для меня сюрпризом. Зато удивился, когда дядька сказал, что они на Машерова молятся, как на Бога и надеются что он поднимет республику, но не станет грузин заставлять сажать картошку. Ну, на этот счёт я его сразу успокоил, сказав, что Машеров не такой дурак, чтобы заниматься всяческими глупостями. Купив в киоске сулугуни, мацони и хачапури, мы вернулись в свой вагон и вскоре поезд тронулся, направляясь на юг, в Армению. Наступили последние часы моего пребывания в Советском Союзе. По этому поводу я достал из сумки бутылку отличного армянского коньяка и в обед, в вагоне ресторане, мы её прикончили. До Ленинанакана оставалось ехать всего ничего. Там в поезд сели пограничники, но я не боялся этих молодых парней, солдат и офицеров. Они проверили наши паспорта, улыбнулись мне и пошли дальше. Это тоже были парни из Москвы. Половина пограничников сошла на перрон, а остальные поехали до Еревана, чтобы затем вернуться обратно в Ленинакан. На участке от Ленинакана до Алагеза в некоторых местах железная дорога проходит всего в ста пятидесяти метрах от границы и как раз не доезжая семи километров до этого города мне предстояло сойти с поезда, а пяти пограничникам открыть огонь. Разумеется, хотя пули и будут свистеть у меня над головой, парни обязательно промажут, но зато чуть ли не все пассажиры поезда увидят, как я спрыгнул с поезда на полном ходу и майнул в Турцию. Начиная от Гори и до самого Тбилиси мы ехали под нудным, мелким дождём, но как только въехали на территорию Армении, небо очистилось от туч и дальше мы ехали при свете яркого солнца. Правда, пейзаж не был слишком живописным, невысокие горы, почти выбеленная солнцем трава и почти полное отсутствие лесов. Пейзаж изредка оживляли сады и виноградники. Почти все дома в Армении были построены из туфа различных цветов, начиная от светло- песочного до почти фиолетового. Многие лома были построены очень красиво, но самыми красивыми зданиями всё же были каменные храмы, многие из которых были украшены резьбой по камню. Поэтому несколько часов я не отрывался от окна. Мы проехали мимо нескольких городов и вскоре поезд замедлил ход и въехал в Ленинакан, где мы стояли почти час. В отличие от Грузии, в Армении царила совсем другая обстановка и на перроне мы увидели не только много киосков, торгующих всем, чем угодно, но и лоточников. У пожилой армянки я сразу же купил две дюжины больших, но очень тонких пирогов с начинкой из зелени и яйца. Со сладким грузинским мацони они были просто объеденье и я с удовольствием слопал целых три пирога. Ужинать мне придётся уже блюдами турецкой кухни, но до того места, где я смогу подсесть к столу, нужно ещё добраться. Через полчаса после того, как мы выехали из Ленинакана, я остался в купе один. Николай с Ниной пошли в соседний вагон, а Семён вышел в коридор. Перед этим мы тепло попрощались и Нина даже поцеловала меня. Как только они ушли, я сразу же достал вторую сумку и принялся готовиться к предстоящему побегу. Первым делом я переоделся в свой гоночный, защитный кожаный комбинезон вишнёвого цвета. Думаю, что меня в нём будет видно очень хорошо. Мне уже сообщили, что на сопредельной стороне всё тихо и там, где мне предстоит нагло перейти через границу, на сопредельной стороне нет ни души. С той стороны меня страховали мои старые друзья с нашим турецким агентом, а с этой сразу четверо снайперов, готовых снять кого угодно на турецкой стороне огнём из эсвэдешек. Надев на себя гоночный комбинезон и поликарбоновый шлем-интеграл, я быстро собрал три части шеста пятиметровой длины. Он тоже был изготовлен из поликарбона. После этого я надел на себя рюкзак с вещами, взятыми в дорогу и принялся ждать сигнала, поглядывая на швейцарские часы, подаренные мне Георгием Ивановичем. Через тридцать две минуты Семён, увидев через окно маяк, постучал в дверь купе и я немедленно вышел. Отдав Семёну честь, я бесшумно бросился к тамбуру и, как только оказался там, открыл дверь и принялся собирать шест. На бегу мне будет некогда это делать. Из соседнего вагона в тамбур вышел Николай, которому Нина уже поставила фингал под глазом, так как я наотрез отказался делать это. Хлопнув его рукой по плечу, я встал у открытой двери наизготовку и стал всматриваться в контрольно следовую полосу и заграждение из колючей проволоки. Специально для меня этой ночью в полозе малозаметного заграждения был сделан проход. За триста метров от него был установлен первый сигнальный маяк, блестящая консервная банка, а за сто второй, ещё одна. Сам проход десятиметровой ширины, тоже был обозначен маяками, но уже из сорванных веток полыни. Как только я увидел первый маяк, Николай похлопал меня по плечу и тут же заорал диким голосом: - Стой, сука! Ты куда это бежать собрался! Думаю, что через открытую дверь его услышали все пассажиры нашего вагона. Я моментально шагнул вперёд и высунул шест наружу почти полностью, а Николай быстро присоединил к нему оставшуюся треть, состоящую из двух трубок. Как только он упал, навалившись спиной на дверь, ведущую в соседний вагон, я немедленно ускорился, пока что не на максимум, а только в пять раз. Этого уже хватило, чтобы все звуки сделались басовитыми и жутко протяжными. Нет, время не стало идти при этом медленнее. Просто вся моя нервная система, метаболизм, со всеми обменными реакциями, стали работать в пять раз быстрее и втрое сильнее. Мои мысли тоже побежали быстрее, а зрение резко обострилось и потому поезд резко сбросил скорость. Я видел, как метрах в семидесяти от насыпи, на коричневом столбе сидит большой орёл и осматривает окрестности, не появится ли где суслик или заяц, чтобы взлететь, поймать его и слопать. В состоянии ускорения всех функций организма, я мог пересчитать на этой большой и сильной птице все пёрышки и даже увидел, что по желтоватому клюву орла ползёт какое-то насекомое. Поэтому второго маячка, консервной банки из-под венгерского зелёного горошка, повёрнутой донышком к поезду, я ждал долго. Когда же я увидел её и основательно рассмотрел, то встал поудобнее, наполовину высунулся из поезда, мощно оттолкнулся и прыгнул вперёд по ходу движения, отправив своё тело в плавный и неспешный полёт. Оттолкнулся я очень хорошо и отлетел от поезда метров на пять. Земля, а точнее крупные каменные глыбы, медленно плыли мне навстречу. Уже в полёте я увидел снайпера, устроившегося меж двух больших камней прямо за кустом полыни. Он лежал метрах в тридцати и я никак не мог его зацепить, но пробежать мне придётся прямо перед ним. Снайпер, мужчина лет тридцати, был одним из тех куэрнов-ликвидаторов, которому вскоре придётся отправиться за границу, чтобы исполнить свой долг перед Человечеством. Он внимательно вглядывался через оптический прицел в то, что творилось на сопредельной стороне в его секторе ответственности. Ну, как раз там ничего не творилось. Если с нашей стороны вдоль границы проезжали на машинах или проходили пешком пограничные наряды, не говоря уже о пограничниках, находящихся в секретах и внимательно наблюдающих за тем, чтобы в Советский Союз из Турции не пролезла какая-нибудь вражина, то на сопредельной стороне я, как ни старался, ни увидел ни единой души, кроме Игоря, лежащего за каким-то кустом в трёх километрах от границы и наблюдающего за поездом в мощный импортный бинокль. Буржуй! Моя нога, обутая в прочную мотобутсу с подошвой из прочнейшего асфальтана с резиново-поликарбоновым наполнителем, соприкоснулась с гранитной глыбой, прочно и уверено встала на неё и я снова оттолкнулся ногой и взлетел в воздух. Как я и говорил об этом Нине, мне понадобилось всего семь длинный прыжков, чтобы я спустился с откоса под острым углом к железнодорожному полотну. Мимоходом я успел снова посмотреть на своего коллегу по палаческому ремеслу, такая уж нам выпала доля, промчался перед ним и, как только соскочил на ровную каменистую почву, вышел из ускорения. Первыми на место вернулись привычные звуки, затем погасло моё серхзоркое зрение, а потом ко мне вернулось обоняние. Попутно я успел сделать с десяток шагов по направлению к проходу через малозаметные заграждения. Мы называли их в десантуре спираль Бруно. Тонкая стальная проволока, разложенная в траве. Не заметишь и так в ней запутаешься, что потом забодаешься её резать штык-ножом, а вот она тебе мигом порежет кожу на сапогах. Когда я бросился с шестом наперевес к проходу, отмеченному маяками из веток полыни, сразу четыре автоматчика открыли по мне из поезда огонь.
Вы читаете Три года в Соединённых Штатах Америки
