командиров, то Зелимхан являлся до последнего момента личным порученцем Шамиля, выполнял для него разные деликатные дела в Азербайджане. Он «бакинец», там живет давно, после первой войны переехал. Женат на азербайджанке, у него свой бизнес, все налажено, связи везде. Очень пробивной парень, хотя ему всего двадцать семь лет. Так вот, после того, что случилось, он для Шамиля потерян навсегда. Теперь у них может быть либо никак, либо война. Это просто такое правило у чеченцев, исключений пока что не было. Не надо думать, что Шамиль расстреливает соплеменников партиями, это вообще случается довольно редко, и надо очень постараться, чтобы заработать себе такую участь. Но если уж случается, то родственники наказанного просто отходят в сторону и больше не имеют с вождем никаких дел. Потому что воевать с ним глупо и смешно – я выше говорил насчет исключительности этого человека и его особом положении среди своего народа.
Логическим завершением сегодняшней беседы Шамиля с Зелимханом будет бессрочная ссылка последнего по месту постоянной прописки. То есть он на своей машине, как привык, через Грузию обратно не поедет. Знаете, там много троп и дорог, можно заблудиться и нечаянно обратно приехать. Гвардейцы погрузят его на поезд в Гудермесе, с парой сопровождающих отвезут в Москву, передадут своим людям, и те посадят его на рейс «Москва – Баку». И предупредят: в Чечне ты персона нон грата, в ближайшие десять лет не появляйся. Это продиктовано заботой о Зелимхане, а вовсе не соображениями личной безопасности вождя. Парень молодой, горячий, может наделать глупостей. Шамилю он ничем повредить не может, а самого убьют запросто. Поэтому его отправят под конвоем в Москву и забудут о нем навсегда…
– Тебе что, жить надоело? – немного подумав, спросил Шамиль.
Спасибо, не сказал прямо: это ведь ты виноват во всем случившемся, Зелимхан ведь прекрасно понимает, что из-за тебя все так получилось.
– Моя жизнь – мое личное дело, – довольно резко возразил Абу. Сейчас, по логике вещей, он должен будет перейти на арабский.
– Если с тобой что-то случится, в первую очередь с меня спросят, – Шамиль покачал головой. – Зачем тебе эти проблемы?
– Ладно, давай оскорбляй меня, – Абу не спешил переходить на арабский и вообще, вел себя как-то нетипично, я бы даже сказал, смиренно. – Скажи еще, что я никогда не держал в руках оружия, не могу позаботиться о своей безопасности и позволю себя убить любому мальчишке…
– Да забирай, если хочешь! – Шамиль пожал плечами. – Такое добро… Забирай, делай с ним что хочешь, можешь из него шашлык сделать, мне он совершенно безразличен. Давай о делах поговорим…
Поговорили о делах, разобрали вчерашнюю ситуацию. Шамиль дал понять, что инцидент в Калмык-Юрте сейчас совсем не к месту, очень жаль, что так вышло, на будущее надо будет решать ситуацию как-то по- другому. Абу кивал, соглашался и вообще вел себя подчиненно. Я опять удивился, что такое с ним сегодня случилось? Не иначе, какую-то хитрость замыслил…
Мы вышли от Шамиля, а с нами два гвардейца, которым было приказано передать нам с рук на руки Зелимхана. Это определенный риск, если Зелимхан что-то не так сделает, теперь за это придется отвечать Абу. Тут с этим строго, никто не станет уточнять, что у парня горе и он может совершить глупости в состоянии аффекта. Взяли – отвечайте.
Зелимхана достали из зиндана, посадили на лошадь, наручники снимать не стали. Хозяин лошади, один из наших аскеров, пошел пешком, вел ее в поводу.
– Что родным передать? – угрюмо поинтересовался один из гвардейцев Шамиля.
Это они подумали, что мы его расстреливать повезем, типа, сами решили разобраться. Шамиль ведь не сказал, что с ним делать. А по логике получается: конец ему. Оскорбил вождя, надели наручники, посадили в зиндан – значит, одна дорога. Они жалеют парня, знают, из-за чего, а самое главное, из-за кого так получилось с его братом. Шамилю свою угрюмость они проявлять не смеют, а нам можно.
Абу не счел нужным даже обернуться. Велика честь для какого-то аскера, чтобы амир перед ним отчитывался!
– Шакалы, – тихо сказал кто-то из гвардейцев нам в спину, когда мы уже отъехали подальше.
Вот вам и отношение к боссу всего Сопротивления. Когда-то там Абу станет народным героем, и его будут на руках носить, один Аллах знает. А пока – вот так. Неблагодарный народ…
Мы добрались до развилки: одна тропинка прямо бежит, на нашу «базу», другая влево отходит, к селу, где Атабаевы живут. Абу велел ссадить Зелимхана с коня и снять с него наручники. Он показал нам жестом, чтобы отъехали, а сам остался с ним. Мы отъехали, но недалеко, Дауд и Фатих стволы под рукой держат, мало ли что парню в голову взбредет?
Абу достал пистолет и, поигрывая им, сказал:
– Я не думал, что так получится с Шааманом. Он, конечно, не выполнил мой приказ, но, в принципе… поступил как мужчина. Думаю, окажись я на его месте, поступил бы точно так же. Это решение Шамиля, я не настаивал. Вообще об этом речи не было. Но случилось то, что случилось… А я не Шамиль, на меня ваш мораторий о кровной мести не распространяется. Так что, думаю, ты и сам понимаешь – глупо было бы оставлять в живых человека, который будет спать и видеть, как бы побыстрее тебя убить. Это простая логика, верно?
Зелимхан молчал, только гордо вскинул подбородок и пристально смотрел на амира. Сколько ненависти и презрения было в его взгляде! Понимает, что уже ничего сделать не может, Абу – опытный воин, весь магазин успеет в него разрядить, если бросится, рядом телохранители, стволы нацелили… А все равно, смотрит так, как будто он король, а Абу какое-то недоразумение ходячее, невесть откуда упавшее в эти древние горы.
– Но мы люди и не всегда повинуемся логике, – мягко сказал Абу, выдержав сжигавший его взгляд. – Некоторые вещи должны исходить отсюда (тут он приложил руку с пистолетом к сердцу). Я чувствую вину перед тобой лично и перед твоим родом за то, что случилось с Шааманом. Потому что я не очень хорошо знаю ваши обычаи… И мне надо было хорошенько подумать, прежде чем отдавать такую команду. И я готов эту вину искупить. Держи…
Абу сделал шаг вперед и протянул свой пистолет Зелимхану. Парень машинально взял его, рука привычно легла на рукоять…
Вах! Мы все остолбенели. Что он творит?!
– Держи, – Абу снял с пояса свой кинжал в богато инкрустированных ножнах и отдал его Зелимхану. – Если ты собираешься это сделать, сделай это железом, я все-таки воин. Никто из моих людей тебя пальцем не тронет, я им сказал. Единственная просьба: я бы хотел помолиться, как и подобает правоверному. Ты не возражаешь?
Обычно у человека от эмоции к эмоции существует какой-то переход, это простая биохимия. А тут все получилось сразу: гнев и презрение перешли в полнейшую растерянность и даже прострацию. Зелимхан разинул рот, не мог поверить в то, что происходит.
– Рот закрой, простудишься, – жестко сказал Абу. – Ты не забыл, зачем мы здесь? Тебе нужно отомстить за кровь брата, своей рукой покарать его убийцу.
– Да, но… Это не ты убил брата, – пробормотал по-чеченски Зелимхан, растерянно глядя на оружие в своих руках.
– Прости, я плохо знаю ваш язык, – продолжил по-русски Абу. – Я рожден воином, всю жизнь провел в разных странах, помогая их народам бороться с врагами ислама. Все языки ведь не выучишь.
– Его убил Шамиль, – сказал по-русски Зелимхан, в глазах которого наконец появилась какая-то осмысленность. – Ты, конечно, виноват, но…
– Но до Шамиля ты не доберешься – руки коротки, – все так же жестко продолжил Абу, как будто провоцируя парня на решительные действия. – И брат твой так и останется неотомщенным. А я – вот он, перед тобой. И готов ответить за зло, причиненное твоему роду.
– Это будет неправильно, – покачал головой Зелимхан, и, тяжело вздохнув, протянул оружие Абу. – Ответить должен тот, кто лично виновен. Иначе это будет не по закону.
– То есть, если я правильно понял, ты не собираешься меня убивать? – Абу не торопился принимать обратно свое оружие.
– Не знаю, – Зелимхан опустил голову. – Ты, конечно, виноват… Но это будет неправильно. Нет, я не должен тебя убивать. Забери свое оружие.
– Это подарок, – Абу жестом подозвал аскера, на коне которого ехал Зелимхан. – Этот «араб» – тоже
