всегда хорошо зарабатывал. А теперь вот…
– Ну так я тебя назначаю своим начальником штаба, – быстро вывернулся хитромудрый атаман. – Будешь моей правой рукой. Оклад положу… Сколько тебе оклад? Тыщу рублев хватит?
– Тысячу за какой период? – ухватился я. – И потом, ты же сказал, что у вас служба – общественная нагрузка. А мне – оклад? Станичники не поймут.
– То, нах, не твоя забота, – небрежно махнул рукой атаман. – Ну так что – хватит тыщу?
– В месяц? – уточнил я.
– А то как еще? – искренне удивился атаман. – Неужто за неделю такие деньги? Тыщу в месяц тебе за глаза. Мясо у вас свое, овощ, грибы, ягоды – все сами, мукой я Таньку всегда снабжаю. Куда тебе больше?
– Ладно, по рукам, – согласился я, понимая, что нельзя возмущать тутошний жизненный уклад своей шкалой оценки труда. Хорошо уже и то, что удалось временно заполучить некий служебный статус – с деньгами разберемся позже…
Штаб в Литовской действительно был. Посреди станицы, у центральной площади, торчал просторный сарай, на дверях которого была пришпандорена табличка: «Штаб». В сарае, прямо на земляном полу, стояли несколько десятков длинных скамеек, а в дальнем углу был сколочен грубый помост, напоминающий сцену. На помосте располагался стол, у стола – щит с допотопной документацией, представленной пожелтевшим от времени листом нарядов и списком реестра, датированным ноябрем 1995 года. Путем опроса проходивших мимо станичников удалось выяснить, что, собственно, лишь таковым штаб не является: сарай по совместительству единомоментно представлял собой школу, молодежный клуб, казачье присутствие, в котором разбирались различные дела, детский сад и так далее. В общем, сарай являлся универсальным служебным помещением для любого рода нужд. Удрученный таким положением дел, я не стал выяснять отношения с атаманом, а самостоятельно в течение недели искал, чем бы мне заняться как начальнику штаба. И не нашел, как вы наверняка уже и сами догадались. Документация по службе отсутствовала напрочь. Каких-либо учетных бумаг также не было. На ежевечернем разводе атаман на глазок объявлял состав наряда и группы быстрого реагирования. Если кто-то был не согласен и начинал отпираться, атаман дотошно выяснял причины, не позволяющие вредному отпиранту заступить в наряд. При явном наличии веских причин атаман менял отказчика первым попавшимся станичником, и на этом перепалка заканчивалась. Боеприпасы хранились без счета в каждой семье – кто сколько мог достать, а припас для группы быстрого реагирования лежал под навесом в атаманском дворе: никому и в голову бы не пришло утащить оттуда хоть один патрон. Необходимость в контроле за службой также отсутствовала. Станичные старики добровольно – то ли из вредности, то ли ввиду обостренного чувства общественного радения – шастали по округе и старались «выпасти» спящих в наряде казаков. За сон на посту полагалась порка на съезжей – так же, как и за необоснованную стрельбу. Но желающих спать было очень немного: каждый в станице знал, что, проспав врага, можно лишиться жизни и подставить под удар свою семью, – вот она, граница, лучший контролер и проверяющий…
В общем, не нужен был в Литовской начальник штаба. Пообщался я с мужиками, проехал несколько раз с патрульными группами по ближним маршрутам и убедился, что все в казачьем хозяйстве справно и гармонично. Местность казачки знали на ощупь, с закрытыми глазами могли гулять тут в любое время суток, и появление ворога всегда обнаруживали своевременно. Где положено, стояли нехитрые МВЗ из ржавых авиабомб и эргэдэшных растяжек. Стрелять и нести службу казаки умели в полном объеме, а проводить красивые спецоперации в ближайшей пятилетке не собирались. Не было сил и средств, подходящих для таких пакостей, а самое главное – незачем им это было вообще. Таким образом, следовало с горечью признать, что надобность в специалисте по локальным войнам моей квалификации в этом забытом богом и правительством РФ местечке явно не ощущалась. Разве что научиться с лошадью обращаться, да ездить через трое на четвертые сутки в конный разъезд – и то вторым номером у сельского киллера Петро. Первым не пустят, я местность хуже знаю…
От нечего делать принялся за старое: стал собирать информацию в надежде выйти на след своей безвременно канувшей в небытие команды. А как в станице собирать информацию? Справочного бюро нет, все друг друга знают, каждая более-менее приличная тайна – секрет полишинеля. Стал ходить по дворам с бутылкой и общаться с казаками: вот, мол, рядышком вы тут, брод на чеченскую сторону и все такое прочее… а не падал ли кто к вам в Терек год назад? Не отлавливали кого опосля? А ежели отлавливали – куда дели?
Казаки водку пили охотно, на вопросы отвечали скупо, косились с усмешкой, как на ненормального. В ходе социологического опроса, кстати, напоролся в разных местах на родственников Поликарпыча, у которых мимоходом выведал про Валерину судьбу. Получилось ненароком, самопроизвольно, в ходе незатейливой беседы:
– …Да, нонче голодно, работы нету, крах короче…
– А вот кто с машиной – тем полегче… – Это я подольстился – у моих опрашиваемых как раз «уазик» имелся, старинный ржавый драндулет, еле передвигающийся на лысых покрышках. – Привезти там чего да прокатиться куда…
– Да какой там полегше! Вот двоюродный брат у меня в Стародубовске. У сына тож машина – «Нива». Старая, правда. Так ведь без дела сидит парень, мается. Никак не найдет себе работу. У родителей маленькое хозяйство – вот и живут этим. А сын-то этот – Валерка – с какими-то там каличными связался, хотел деньгу подзаработать – так ведь что? Откуда-то у него автомат появился, у полудурка! Ну и забрали в органы. Сейчас, правда, отпустили – видимо, родители все, что было последнее, отдали. И опять сидит на шее у родителей, да мы помогаем, чем можем…
Ага, вот так, значит. Злые люди Валеру отпустили. Несмотря на то что обнаружили автомат, который «каличные» дали. А это, между прочим, сразу срок – без разговоров. Но – отпустили. Живет себе помаленьку, не тужит. Вывод? Сдал, значит, меня с потрохами – все, что знал, и более того. Иначе бы ни за что не отпустили. И наверняка до сих пор пристава в тети Машиной усадьбе торчит – на случай моего внезапного захождения в гости. Ну, я его не осуждаю. Я нечто подобное предполагал. Раз обстоятельства так сложились, что делать? Ничего такого сверхсекретного он про меня не знает, а те, что сидят в засаде подле усадьбы тети Маши, меня хотят поиметь вовсе не за расстрел ахсалтаковского каравана в Сухой Балке. Спасибо уже и за то, что парень не пострадал особо – хороший человек, пригодится еще…
Обостренной предрасположенностью к заговорщицкой деятельности литовские станичники явно не страдали. Как раз в тот период, когда я развлекался «поквартирным» опросом, атаман отсутствовал – выехал на несколько суток по делам в город. Как только вождь возвернулся в родные пенаты, станичники немедля сдали меня с потрохами.
– Ты чего, нах, народ баламутишь? – озабоченно поинтересовался батько, истребовав меня к себе для срочной беседы. – Чего выспрашиваешь, нах, в душу людям лезешь?
– А что – нельзя? – наивно удивился я. – Почему? Я, например, не вижу ничего предосудительного в том, чтобы пообщаться с казаками, поспрашивать у них…
– А не надо, нах, спрашивать! – отрубил атаман, негодующе сверкнув глазами. – Я есть, нах, – для чего сижу здесь? Подойди и спроси. Я тебе все скажу, что надо. Не баламуть! А то станичники и так уже промеж себя болтают: примак-то батькин того, нах… Не просто так свалился откуда-то. Хитро вые…ный, короче. Тебе оно надо?
– Все понял, перехожу на прием, – не стал конфликтовать я. – Однако, скажу тебе, и дремучие здесь люди! И никто, между прочим, ни словом не обмолвился о том, что меня интересует. Хотя наверняка все знают – рядом вы тут, не могло это просто так, незамеченным проскочить мимо ваших востроглазых дозорных.
– «Дремучие»! – передразнил атаман. – Просто мы умеем язык держать за зубами, нах. А балаболов не любим. Я тебе говорил, нах, – у нас свои законы. Ты мне скажи, нах, чего ты меня об этих прыгунах не спросил?
– Понятия не имею! – виновато пожал я плечами – действительно, сколько здесь уже живу, мог бы вывести железное правило: миром правит атаман, если он не пожелает дать информацию, никто и рта не разинет, чтобы поведать о каких-то там прыгунах… Так-так. Стоп. О прыгунах?
– Так, значит, было? – обрадовался я. – В курсе, значит? Видели, значит?
– Ну чего ты, нах, обрадовался? – скучным голосом возразил атаман. – Чего видели-то? Видели, нах, как
