машина импортная в Терек нае…нулась с чеченского берега. От брода саженях в ста ниже по течению.
– Сажень – это сколько? – озадаченно нахмурился я. – Ты лучше оперируй единицами метрической системы, а то я не особенно…
– Чему вас в школах учат? – удивленно вскинул бровь атаман, разводя руки в стороны. – Сажень – во. Чуток поболе двух метров. Дальше слушай, нах. Аккурат за излучиной машина нае…нулась – там с наших кустов воду не видать. Ну, пока дозор на бугорок выполз – там же, нах, с той стороны с минометов долбили, они ж не торопились шибко! – так вот, нах, пока дозор на бугорок выполз, утащило машину вниз. Ты ж знаешь, какое там течение. Но факт – мырнула машина та сильно, чеченский берег в том месте дюже высок да обрывист – знаешь. До спуска она не доехала, нах, а то б перекувыркнулась, да на броду растопырилась бы, нах. Тогда б мы ее, понятно дело, достали б. А так…
– И все? – тихо выдохнул я, пристально вглядываясь в атамановы серые очи, такие же загадочные и непроходимые, как глаза моей любушки Татьяны. – Больше ничего не видели?
– Так далеко ж, нах, – атаман неопределенно пожал плечами и, после некоторой паузы, как нечто совсем незначительное, обронил: – Ну, пошли двое с дозора по-над берегом – посмотреть. С полверсты ниже брода чечены спускались с обрыва, выловили кого-то и потащили к себе наверх. Одного. Машины не было – то ли утопла, то ли унесло дале.
– А-ха… – я отчего-то поперхнулся и закашлялся. Атаман дружелюбно шарахнул меня широченной ладонью меж лопаток – искры из глаз сыпанули богатым снопом. – Тьфу, черт! А… А ты, случаем, не интересовался, как чечены тащили того, которого выловили? Волоком за ноги или на руках несли?
– Соображаешь, нах! – одобрил атаман. – Умный, нах. Но – ни так ни так. Обрыв там, на всем перегоне – ты знаешь. Они того, что выловили, веревками обвязали и наверх подняли. Покойника за ча тягать наверх? Значит, что, нах? Значит, жив был тот…
Помолчали. Я переваривал полученную информацию, атаман милостиво не мешал, гоняя заскорузлыми пальцами трофейные чеченские четки и глядя в окно. Вот так, значит. Выловили и потащили наверх… Но одного. И год назад. Сколько воды утекло…
– Бензина выделишь? – после некоторых размышлений поинтересовался я, стараясь не смотреть атаману в глаза. – Литров сто–сто пятьдесят. И автомат с патронами. Ненадолго. А?
Атаман нахмурился и недовольно крякнул. В Литовской у многих станичников имеется разнокалиберная техника: от ржавых мотоциклов, оставшихся со времен фашистского нашествия, до вполне приличных отечественных авто, купленных на трудовые деньги в благословенные советские времена. Но, кроме как на конной тяге, никто не ездит – с бензином напряг. Необъявленное военное положение обязывает соответствовать обстановке: в станице по армейскому стандарту оборудовано небольшое и тщательно замаскированное от посторонних глаз хранилище горюче-смазочных материалов. ГСМ, короче. Хранящееся там горючее, приобретенное на общественные деньги, расходуется в первую очередь на общественные же нужды: для заправки транспорта группы быстрого реагирования, дежурной машины и круглосуточно бдящей «таблетки» на случай экстренного выезда в районную больницу с ранеными казаками или вознамерившимися внезапно среди ночи подправить демографическую статистику казачками. Вот на такие общественно- полезные цели расходуется в Литовской бензин. А тут приходит хмырь – весь из себя загадочный такой, таинственный – и требует черт знает для чего бензина.
– Ну ты ж, нах, не все спросил, что хотел, – побуравив меня глазами, констатировал атаман. – Спрашивай дале. Пока у нас с тобой не будет полной ясности, ничего, нах, не дам. Для ча те бензин?
– От Ильи «Нива» осталась, – глядя в пол, сообщил я. – Вполне справная машина, гонять вовсю еще можно. Без дела стоит гниет. Хочу пацанов поучить с техникой обращаться. Сашко вон – совсем взрослый…
– Сашко с десяти лет машину водит, – не моргнув глазом отмахнулся от моего наивного вранья атаман. – Илья, царствие небесное, приучил – большой дока был… Ты дело говори, нах, сказки ночью будешь Таньке рассказывать. И не играйся со мной, нах, а то я тебя уже любить перестаю!
– Да я не играюсь, – с горечью воскликнул я. – Думаешь, большое удовольствие сидеть здесь, тебе мозги пудрить? Это, во-первых, не моя тайна. И второе – если я тебя посвящу в нее, то подвергну огромной опасности не только твою жизнь, но и жизнь всех твоих близких.
– От чеченов? – презрительно скривился атаман.
– В смысле – «от чеченов»? – не понял я.
– Опасности от кого? От чеченов?
– А-а, вон что… Да нет, как раз наоборот. Как раз от своих же братьев-славян. Тут затронуты интересы таких сил, что глазом моргнуть не успеешь – всю станицу на тушенку пустят.
– Во как! – буркнул атаман и, нахмурясь, уставился на мои руки, задумчиво постукивая четками по столешнице. Удивил. Почему-то предполагал я, что этот отчаянный рубака очертя голову нырнет в чужую, завораживающую своей неведомостью, опасную тайну. Дерзко бросит, наподобие авантюристки Элен, что- нибудь типа «подвергни меня, подвергни!».
С минуту подумав, батько сходил к двери, проверил, нет ли во дворе посторонних, вернулся на свое место у стола и, размашисто перекрестившись на темные от времени образа в красном углу, пообещал:
– Вот те крест, Антоха, – никому ни слова. Можешь считать, нах, ничего и не говорил никому. Лады?
– То есть, если меня спросят под угрозой немедленной смерти, знает ли еще кто-нибудь об этой тайне или нет, я могу с уверенностью ответить «нет», – уточнил я, пристально глядя атаману в глаза. – И не ошибусь. Так?
– Точно так, нах, – подтвердил атаман. – Я тебя слушаю.
– У меня была команда, – тщательно подбирая слова, начал я. – Несколько человек, славяне. Очень опытные люди, асы войны. Мы промышляли в ЗОНЕ: уничтожали караваны, минировали тропы, дороги, провоцировали конфликты между преступными группировками, физически устраняли наиболее активных командиров так называемых «индейцев», проводили многоплановые спецоперации и так далее… Мы развлекались не сами по себе: нас держала солидная столичная «крыша», которую весьма устраивала наша деятельность в ЗОНЕ… Достаточно?
– Дале давай, – потребовал атаман, уставившись на меня с каким-то нездоровым интересом, внезапно проснувшимся в его больших серых глазах. – Чего на полпути стал?
– Переходим к изюминке. – Я заговорщицки подмигнул собеседнику и шепотом спросил: – Не передумал? Самое время все взвесить и отказаться. Хватит тебе и того, что знаешь, чем занималась моя команда.
– Давай уж, – обреченно махнул рукой атаман и на всякий случай вновь перекрестился: – Вот те крест – никому…
– Верю, – проникновенно сказал я. – Только вот поверят ли другие в случае чего, не знаю. Не гарантирую. Но – слушай. В один прекрасный момент мы, как и водится в таких случаях, скурвились слегка. То есть взяли левую работенку за хорошую оплату…
Тут я намеренно прокашлялся, беря таким образом паузу. Атаман заинтересованно приподнял правую бровь, отложил четки в сторону и втиснул ладони меж задницей и табуретом, всем своим видом выражая живейшее внимание.
– Подрядились убрать одну лихую семейку в ЗОНЕ, – продолжил я. – За два «лимона» баксов. Ну, убрали. А дядя, который заказ делал, платить не захотел. А решил всю мою команду ликвидировать. Как крайне нежелательных свидетелей. Но мы так вот запросто ликвидироваться не стали, потому как опытные чрезвычайно и повышенную тягу к жизни имеем. Я, как видишь, жив-здоров. А если взять меня за пример, вполне логично предположить, что кое-кто из моей команды тоже остался в живых. И обитает где-нибудь в ваших краях… Ну вот – вся тайна. Конкретизировать не буду, и так много сказал.
– Слыхали мы про вас, нах, – с уважением посмотрел на меня атаман и уточнил: – Ну, когда вы еще вовсю шуровали в ЗОНЕ, нах. Каких только небылиц про вас не плели! Если только это действительно вы были… Так ведь год прошел. Не поздновато хватился, нах?
– Так ведь вот он – я, – в тон ответил я, бия себя ладонью в грудь. – Жив-здоров. Почему бы и не поискать?
– А когда мы тебя у чекистов отбили, они, нах, выходит, тебя той самой семейке продать намылились? – вдруг не совсем кстати вспомнил атаман. – Ну, которую вас в расход вывести наняли?
– Вы удивительно догадливы, коллега, – сонным голосом подтвердил я. – Но это уже другая история. Об
