привели к нам тутошнего чемпиона по борьбе – здоровенного мужлана Семена, которому от роду совсем недавно стукнуло двадцать четыре года. Надо вам сказать, что Семен этот чрезвычайно могуч и кряжист, аки дубовый корень. Если бы он изловчился ухватить меня в объятия, задавил бы за три секунды. Потому я не стал баловать его такой возможностью и буквально в самом начале схватки несильно обидел. Обида состояла вот в чем: воспользовавшись стремительным натиском мужлана в мою сторону, я легко нырнул под руку противника, поймал его за кисть и отправил могучее тело в размашистый айкидошный кульбит. Эх и хряпнулся этот Семен – земля загудела! В себя он приходил минут десять – все это время мои пацаны сидели с разинутыми ртами и лупали на меня глазенками.
– Здоровый парень, но совсем не тренированный, – поспешил я закрепить результат и, дабы исключить какие – либо поползновения со стороны Семена попробовать меня на зуб еще разок, не преминул добавить: – С борцом моего класса не рекомендую бороться как минимум еще лет пять – пока не придет то самое необходимое мастерство…
Помню, тогда Сашко значительным голосом сказал нечто в таком духе: ну вот, дескать, теперь наш Мастер будет выступать за станицу на ярмарке. Я подумал – шутка и не придал особого значения столь смелому заявлению. А теперь, оказывается, Семен притащил мне чемпионский кушак: атласный отрез кровавого цвета с кистями на концах. Тряпицу сию Литовский богатырь честным трудом заработал на предыдущих районных соревнованиях по борьбе, состоявшихся 7 ноября в процессе очередной ярмарки.
– Я что – преемник? – неприятно поразился я. – Мне что – теперь отстаивать честь станицы?
– Дык, заборол же, – шмыгнув носом, понуро буркнул Семен. – А сильнее меня у нас никого нема. Выходит, тебе бороться.
– Да ну вас в задницу! – отказался я от почетного предложения. – Человек только-только переболел, одной ногой, можно сказать, в могиле, а вы его замордовать решили? Ну нет уж – обойдетесь. Мне здоровье надо беречь.
– Не будешь? – повеселевшим голосом уточнил Семен, поспешно пряча кушак за пазуху. – Слабый еще, да?
– Слабый, слабый, – успокоил я станичного чемпиона. – И, естественно, не буду. Кто сказал, что я тебя поборол? Официальной схватки не было, мы просто тренировались, я тебе продемонстрировал коварный прием. Иди борись на здоровье, у тебя еще все впереди…
В процессе перемещения колонны до райцентра мои подмастерья устроили бурные дебаты. Горькая обида заполнила юные организмы до самой макушки – ни о каком компромиссе не могло быть и речи. Как выяснилось, к кушаку чемпионскому прилагался еще и бык-трехлеток. Представляете? Казачатам и в голову не могло прийти, что я могу вот так запросто отказаться от почетной миссии представлять станицу на ярмарке и добровольно отдать все лавры недостойному, по их мнению, такой высокой чести Семену. Веские доводы насчет моей болезненности, как вы сами понимаете, успеха не имели – выглядел-то я вполне здоровым! Казачата считали, что я ну очень сильно не прав, и наперебой пытались доказать мне это, используя всю силу своего красноречия.
– Ну хватит! – пресекла нездоровые прения Татьяна. – Сказал батька – больной, значит, больной! Вам что – мяса не хватает? Заткнитесь, молча сидите, а то я вам живо накостыляю!
Мальчишки умолкли и за всю дорогу более не проронили ни слова. Батька. Это я – батька! Надо соответствовать. Может, в самом деле пойти побороться да выиграть того быка престижа? Совсем необязательно давать этим здоровенным мужланам хватать себя в охапку: достаточно ловко поймать на прием…
«Иди, иди! – живо отреагировал кто-то вредный в моем многострадальном черепе. – А там, на ярмарке, много всяких ходят: увидят тебя, настучат кому следует, и уже завтра Литовскую начнут планомерно стирать с лица земли со всеми потрохами. Иди!»
– Никак не получается мне побороться, – сожалеюще констатировал я, когда вдали показались огни райцентра. – Вы должны смириться с этим, хлопцы. На эти соревнования, сами понимаете, будет глазеть вся ярмарка. А мне нельзя обращать на себя внимания. Слишком многие нехорошие люди хотят со мной общаться более плотно, нежели я того желаю…
В райцентре было людно. Оказалось, что не мы одни такие заводные да расторопные: при подъезде к рынку колонне едва нашлось местечко, чтобы втиснуться на обочину среди ранее прибывших телег, грузовиков и прочего незатейливого сельского транспорта, что в изобилии теснился вокруг в ожидании открытия ярмарки.
Едва рассвело, атаман пригласил меня к себе в «уазик» и попросил свою жену с младшим сыном прогуляться до моих домочадцев. Когда мы остались одни, батько указал на застрявшую в пробке перед рыночными воротами одноконную телегу с расписной дугой, под которой ветерок трепал медные колокольчики-звонцы.
– Запоминай, нах, – великодушно разрешил атаман. – И цени, нах, какой я добрый да проворный.
– Вижу двух мужланов бородатых, – сообщил я результат кратковременного визуального исследования телеги. – Могучие и дикие, на мой взгляд. Дуга с колокольцами, безусловно, – раритет, особая примета. В обозримой видимости второй такой не наблюдаю. И что дальше?
– Это братья Бирюки, – сообщил атаман. – Кузнецы, нах. Живут на хуторе в Кобыльей Пади. Ну, там озеро еще есть. Знаешь?
– Нет, не знаю, – смущенно признался я, покопавшись наскоро в своем аналитическом приспособлении и не обнаружив там никакой информации по этой самой Пади. – Хотя большинство более-менее приличных ориентиров в ваших краях мне знакомо. Озеро большое?
– Скорее бочажок, нах, – поправился атаман. – Оно по весне подымается на пару локтей, нах, – тогда озеро. Ну, хрен с ним, с озером, нах. Ты за телегой следи, нах. Морды, нах, запоминай. Смотри, какие хитрые морды, нах!
– А что – морды? – не понял я. – Какое отношение они имеют к моей проблеме?
– К ним каждый день ездют со всего района люди, – таинственно подмигнул мне атаман. – Ну – кузнецы, сам знаешь, нах. То подправить, это починить… А хутор их стоит в таком месте – кто бы ни ехал откуда, за версту видно. А если кто лишний на хуторе – в Падь нырк, нах! И по лесу ушел. Усекаешь, нах?
– Ага, – скептически ухмыльнулся я. – Заговорщики, короче. И поддерживают связь с моей горячо изыскуемой командой. Или вообще – они у них на хуторе живут. Вот оно! Уединенное местечко, и в то же время массовый приток граждан… Но тогда в список подозреваемых должно отнести всех, к кому ходят много людей – врачей, механиков, мельника, вулканизаторщиков, слесарей, столяров… А если половина из них живут на своих отдельных хуторах – то вообще! Сразу все ясно! И у каждого что? Моя команда. На хуторе. На ху… На ху… На хуторе мы жили. И ба… И ба… И бабочек ловили. И бли… И бли… И блинчики пекли.
– У стенки спал, нах? – озадаченно поинтересовался атаман. – Танька ночью не дала? Чего такой бурный, нах?
– Меня всегда удивлял присущий дилетантам оптимизм, – огорченно пояснил я. – Почему-то каждый бухгалтер считает, что все поголовно сыщики – конченые дебилы, а он – гений потаенный, блин, Шерлок всенародный, непременно раскрыл бы самое загадочное преступление. Каждый каменщик свято верит, что он вполне обойдется без советов профессионала и на три счета единолично расколупает одну из самых запыленных тайн ЗОНЫ, которая в принципе разрешению не подлежит…
– Они на хуторе живут вшестером, – проигнорировал мое замечание атаман. – Два брата, их жены и двое пацанов – сыновья старшего брата. Меньшой только по осени обженился, его баба на сносях – к июлю наследник будет. Или наследница – нам один хер.
– Очень приятно, что ты в курсе демографической статистики за район, – вежливо нахамил я. – Особливо в свете разрешения моего вопроса…
– Ну так вот, нах, живут они вшестером, – невозмутимо продолжил атаман. – А жратвы закупают каждую ярмарку как минимум вдвое.
– Не понял? – насторожился я. – Ну-ка, ну-ка?
– Харч закупают вдвое боле, чем надо им, – атаман развел руками. – А на хера? Я сам селянин, знаю, сколько чего надо, чтобы жрать от пуза, не стесняя себя ни в чем.
– Думаешь, они кому-то возят еду? – подхватил я нить рассуждений своего собеседника. – Думаешь…
