этого дела, вас, ребята, в порошок сотрут. Потому что вы проводили рядовую разработку, самым плачевным последствием которой мог быть перелом челюсти задержанного… А в результате образовалось одиннадцать трупов. Разницу улавливаете?
В общем – не простят. И еще неизвестно, что за типа вы так легкомысленно спугнули. Так что, ребята, удачи вам. Крепитесь.
Ну, спасибо! Успокоили и обнадежили…
И на десерт – сюрприз. В восемнадцать часов, когда все уже собрались в «Заре», Иванову на мобильный позвонил неизвестный с характерным кавказским акцентом:
– Это вы сегодня у Максуда были?
– Да я… и что?
– Проверьте такой адрес: Новоподгорная, 12. Наши видели там двух незнакомых земляков…
Глава 7
Диверсант
Вторым в аппаратной был не солдат-связист, а прапорщик с ЗА [17] С. Заскочил кофейку испить. Он лежал, глядя мертвыми глазами в потолок, а из полной кружки, стоявшей на подоконнике, поднимался ароматный парок.
– Быстренько продумай, как нам закрыть дверь, – сказал я Артуру, просматривая журнал учета шифрограмм, лежавший рядом с кружкой на подоконнике.
– И так закрыто – вон, на щеколду…
– Не эту. Входную, на узел.
– Понял…
В аппаратной на двери – замок и щеколда, а на входной двери в коридоре узла вообще нет ничего. Потому что коридор – ничейная территория. Особистам не надо, связистам – тем более. Приходится диверсантам об этом заботиться.
Артур не растерялся, снял с мертвого связиста ремень, вогнал бляху, как клин, под дверь снизу (открывается внутрь), подбил каблуком. Проверить, надежно это или откроется после хорошего пинка, времени не было – секунды летели, следовало работать как можно быстрее.
Я взял журнал, и мы покинули коммутаторскую, прикрыв за собой дверь.
– Стой здесь, страхуешь спину, – я показал Артуру на входную дверь. – Второй, со мной. В дверях не показывайся, слушай внимательно…
Апартаменты у особистов – не заблудишься. Небольшая прихожая, в ней три двери: общий зал, он же класс для проведения занятий, он же комната совещаний, затем комната оперсостава и кабинет начальника.
В прихожей пусто. Из-за двери в зал доносятся приглушенные звуки разговора, несколько голосов, кто- то там монотонно бубнит…
Кабинет начальника заперт. В комнате оперсостава – трое. Двое за столами, один читает газету, второй стучит по клавиатуре компьютера. В дальнем углу солдатская кровать, на ней спит третий, в одежде, поверх заправленного одеяла, накрыв голову бушлатом.
– К начальнику, – едва глянув на журнал в моих руках, тот, что стучит по клавиатуре компьютера, кивает в сторону соседнего кабинета. – Новенький, что ли?
– Старенький, – я двигаюсь к столу, не останавливаясь в дверях. – Это не начальнику. Это лично вам.
– Новенький, а наглый какой, – товарищ перестает стучать, недовольно хмурится. – Фамилия?
– Там что, так и написано – «капитану Юрченко»? – второй, отложив газету, с недоумением вскидывает бровь, встает из-за стола и делает два шага к коллеге – посмотреть, что там у меня в журнале.
– Вот, смотрите, там заложено, – я кладу журнал на стол, справа от клавиатуры.
Недовольный товарищ, скособочившись вправо, открывает журнал, второй склоняется и вытягивает шею, чтобы было лучше видно.
– Не понял…
В качестве закладки я использовал свой боевой нож. В левой руке недовольного – увесистая половина журнала, правая придерживает другую половину, прижимая к столу. Второй товарищ стоит в полуметре, слева от сидящего, это очень удобно. Мне остается только взять нож.
– Х-хе…
Это просто: левой рукой надавить на плечо сидящего, сковывая на миг свободу его движений (если вдруг окажется суперменом и включится с пол-оборота), чуть прогнуться через стол и вогнать лезвие в сердце стоящего.
Товарищ за столом – не супермен. Он только и успел, что разинуть рот.
– Ты… Кха-кх…
– Второй, держи…
Я выдернул нож и вытер его об костюм сидящего. Потом еще раз вытер – тщательнее, потому что к лезвию прилипло плотное волокно мышечной ткани.
Ильяс тенью выметнулся из-за косяка, бережно подхватил шатающегося товарища, который стоял, схватившись за сердце. Знаете, когда стоящий человек падает, бывает довольно шумно. Даже удивительно, вроде бы мягкий человек, а стук такой, как будто бревно уронили. Такой шум может, например, разбудить спящего.
Я без паузы двинулся к кровати – Ильяс здесь разберется. Чуть развернул спящего за плечо и заколол его в сердце. Минус три. Получилось быстро и ненакладно.
Ильяс опустил стоячего на пол, через несколько секунд тот затих. Второй лежал грудью на столе. Хорошо лежал, надежно, не упадет.
– Слушай внимательно, – напоминаю я Ильясу. – Пошли…
Я вежливо стучу в дверь и захожу в комнату совещаний.
Здесь еще трое, но все бодрствуют. А по поводу задержанных…
Сюрприз!
Однако давайте по порядку.
В комнате два стеллажа с бумагами и четыре стола: три стандартных рабочих, составлены вдоль, четвертый – побольше, пристроен к ним перпендикулярно, буквой Т, в дальнем конце комнаты, как раз между двух окон. Судя по всему, это место начальника на совещании.
За большим столом – двое сильно кавказского типа мужчин, плечом к плечу, как братья близнецы. Судя по всему, прикованы друг к другу одними наручниками, от входа не видно. Сидят как деревянные, понуро склонив головы.
На столе, присев на ползадницы и как бы нависая над задержанными – крепенький мужик лет под сорок. Мужика я знаю, это Братковский, местный особист. Сейчас товарищ в гражданке, а когда я его видел в последний раз в форме, он был в звании майора.
Сразу у входа, за первым рабочим столом, сидят двое. Один что-то быстро записывает в блокнот, второй скучает, подперев голову руками и борется с дремотой. На столе перед ними лежат два диктофона.
А Руденко нет…
Вот так ничего себе, новости!
– Ну что, что?! Пять минут оно никак не подождет? – Братковский смотрит мимо меня, на журнал, недовольно хмурится. Побеспокоили большого человека.
Журнал – волшебная палочка. Все начальники мгновенно опознают его и делают выводы. Однако раз уж пришли, надо поработать.
– «Ракета» из округа. Срочно требуют ответ. По поводу Руденко.
– По поводу Руденко?! Не понял… Они вроде бы там ни сном ни духом…
Братковский снимает ползадницы с большого стола и идет к нам. Я намеренно положил журнал на первом столе, между двумя сидящими особистами. Тут получилось на грани: то ли нахамил, то ли, напротив, поскромничал, застеснялся проходить дальше. В любом случае это осталось без внимания, Братковский отвлекся на неожиданную новость и не успел оценить мое поведение. Так же, впрочем, как не успел оценить мою персону вообще. По идее, он должен бы был меня помнить…
