ему замечания, и он завершил работу лишь после окончания фильма. Ах, милый мой мальчик, едва ли не с умилением думала она, впервые в жизни ты поглощен делом. Ведь все мысли у тебя только об одном.
Она выключила звук (но телевизор выключать не стала), решив, что Хьюберту незачем смотреть вестерн, который шел сразу за детективом, и укоризненно сказала:
— Ты мог меня убить.
— Что-то может случиться только в том случае, если телевизор будет не в порядке, — уверенно возразил он. — А этот работает нормально, можете не сомневаться.
. — Пусть так, — согласилась тетушка. — А теперь посмотри сюда. — Она указала на латунную ручку над кроватью. — Я теперь заземлена.
Он недоуменно вздернул брови.
— Радиатор! — крикнула старуха. — Зачем тебе понадобилось крепить медный провод к радиатору?
Хьюберт осмотрел шнур по всей длине, от латунной ручки до радиатора, расположенного в углу комнаты как раз за телевизором, и пожал плечами, все еще ничего не понимая.
— Вы же сами велели прикрепить его к чему-нибудь прочному.
Она-то сама и сказала, что провод нужно прикрепить к радиатору, но в ее планы не входило, чтобы он это вспомнил.
— Разве ты не видишь? — завопила она. — Если в телевизоре произойдет короткое замыкание, как там написано, а мне вдруг вздумается дотронуться до него, скажем, повернуть к себе. Видишь? Я буду держаться за ручку и одновременно коснусь телевизора! Ты способен хоть что-нибудь понять? — Она наблюдала за мутным взглядом Хьюберта, направленным на нее, на медный провод, на телевизор, опять на нее. Именно в эти минуты свершалось давно предвкушаемое ею озарение. — Да, да, вот что я имею в виду, идиотская твоя башка! — Она ухватилась за ручку и потянулась к телевизору. — Видишь? — Она резко повернула телевизор. — Теперь ты видишь?
Лицо Хьюберта озарилось. Тетушке вдруг захотелось погасить это радостное возбуждение, так внезапно охватившее его. Она холодно произнесла:
— Ладно, по крайней мере я убедилась, что пока опасности нет.
Она прикрыла глаза, но продолжала наблюдать за ним из-под полуопущенных век. Сначала ей показалось, что он вот-вот закричит, а потом он уныло опустился на стул и уставился на телевизор. Она читала его мысли так ясно, как будто по его спине шла бегущая строка. Она видела: он думает о том, как близка желанная цель и как он не сумел выбрать по-настоящему опасный подарок для тетушки. А потом пошли старые добрые мысли: задушить ее подушкой (но миссис Карстерс постоянно торчит внизу…), принести ей стакан горячего молока с… Но он не носит ей молоко, да если и принесет, она к нему не притронется.
А может, все эти мысли существовали только в ее воображении, а сам он вообще ни о чем не думал? Хотя думать он способен, в этом тетушка не сомневалась. Ха! Скоро, очень скоро она стимулирует работу его мозга. Поглаживая латунную ручку, она пробормотала как бы самой себе:
— Если ты задумал убийство, то был почти у цели.
Она видела, как округлились его глаза, как по-детски выпятилась нижняя губа, и она почти слышала, как он повторяет про себя: «Боже мой, она знает. Она все знает».
Ее охватило нетерпение. Ей удалось его напугать — вот и отлично. Страх заставит его шевелиться. Теперь надо бы его еще подстегнуть.
Она сказала:
— Завтра надо будет убрать этот медный шнур и натянуть что-нибудь другое. Так слишком опасно.
Он опустил глаза и посмотрел на свои руки. Что же он думает? Вот что: «Другого такого шанса у меня не будет».
Ох, до чего же он несчастный! Ну разве хоть у одной женщины на свете есть такая милая игрушка? Сейчас внушим ему надежду.
Она стукнула кулаком по журналу, и Хьюберт подскочил на стуле.
— Этого нельзя допустить! Хьюберт охнул.
— Фабрика забрала назад все ящики из той плохой партий. Все, какие удалось разыскать.
— Да нет, не то. — Тетушка опять стукнула по журналу. — Тут же все, и фотография, и чертеж. Здесь даже говорится, какой болт там был затянут чересчур туго! Это же инструкция! Любой тупица сможет превратить хороший аппарат в орудие убийства, прочитав эту заметку. Этого нельзя допустить! — Она швырнула журнал к ногам Хьюберта, и он опять подпрыгнул на стуле. — Вырежи отсюда эту дрянь!
От ее зорких глаз не укрылось, что руки Хьюберта дрожали, когда он поднимал журнал. Он разгладил страницу, и тетушке показалось, что он ласкает заметку. (О Хьюберт, ты бесподобен. Жаль, что ты сам этого не подозреваешь!) Хорошо, тетя.
Он скатал журнал в трубку, поднялся и засунул его в задний карман.
— Уложи-ка свою старую тетку.
— Хорошо.
Он рассеянно выполнил свои ежедневные обязанности: шторы, жалюзи, отопление, телевизор, одеяло, свет. Она обрадовалась, когда он погасил наконец свет: ей тяжело было постоянно прятать усмешку.
И что же у него теперь на уме? О, она знала, знала наверняка, потому что…
— Хьюберт!
Конечно же, она знала, потому что, когда он опять показался в дверях, журнал уже был у него в руке, хотя все еще свернутый. Ох, как его гложет нетерпение! Стоило потрудиться, чтобы увидеть такого Хьюберта — энергичного, решительного, готового идти до конца… и напряженно размышляющего о том, каким образом пробраться сюда и завернуть покрепче тот единственный смертоносный болт.
— Хьюберт!
— Да, тетя?
— Утром скажи миссис Карстерс, чтобы она поставила нагреватель воды на максимум сразу после завтрака. Я хочу понежиться в горячей ванне. Думаю, я пролежу целый час.
Он ответил что-то, но вместо слов у него вырвался только сдавленный хрип.
— Что, Хьюберт?
— Хорошо, тетя. Я все скажу. И он вышел из комнаты.
Она нежилась в ванне не час, а значительно дольше. Чуть не заснула, отчасти из-за того, что большую часть ночи провела без сна, беспрестанно улыбаясь и заключая с собой разные пари. Имея перед глазами четкую фотографию и ясные разъяснения, найдет ли безрукий Хьюберт нужный болт? В нужную ли сторону он его повернет? Не станет ли выжидать так долго, что у него не останется времени? Тетушка сначала не учла, что по субботам миссис Карстерс проводит генеральную уборку, а она, разумеется, взялась мыть и подметать именно в то время, когда ее хозяйка в ванной. Старая дама лежала в ванне и представляла себе Хьюберта, затаившегося у себя в комнате над вожделенной страницей и прислушивающегося к шарканью страдающей артритом прислуги в теткиной комнате наверху. Глаза его горят, губы шевелятся. Убийца.
Хьюберт, ох, Хьюберт. Дражайший Хьюберт. Может, этот дурачок так и не притронется к телевизору?
Миссис Карстерс наконец ушла. Наступила тишина. Тетушка задремала.
До нее донесся громкий звук. Она мгновенно проснулась и зажала мыльной ладонью рот, чтобы удержаться от громкого смеха, который буквально рвался из горла. Ее возлюбленный, решительный, энергичный, напуганный до чертиков Хьюберт, безмозглый, безрукий Хьюберт уронил отвертку! Тетушка корчилась от беззвучного смеха, представляя себе его, парализованного ужасом, белого, как мел.
И опять тишина. Новая порция горячей воды, и опять подступила дремота. Когда она пришла в себя, то с удивлением увидела, что подушечки пальцев совершенно сморщились от горячей воды. Начался трудоемкий процесс слива воды, вытирания, одевания, втискивания бесполезной части тела в проклятую коляску… Она тянула время, как могла, и не напрасно. Когда она въехала в комнату, Хьюберта там уже не
