с которых свисали темные рыжие бороды мха.
Цветы были повсюду: вверху, сбоку, под ногами. Кощунством казалось на них ступить. Противоестественно яркие, с влажными бархатными лепестками, жадными и мягкими, с пестиками на длинной поворачивающейся ножке, свисающие с ветвей, осыпающие пыльцой, или жесткие, с острыми тонкими лепестками, с виду нежными, но режущими, с иноцветной серединой - цветок в цветке… Дурманящие орхидеи - любовные взрывы природы всех оттенков радуги, завлекающие краской и запахом, красотой и желанием, провозвестники будущих семян жизни… Сумасшедшие африканские цветы! Казалось, что они живут в неистовом ритме движения и красок, породившем исступленные негритянские танцы. Я мог поклясться, что цветы двигались, они заглядывали в лицо, они пугливо отстранялись или пытались нежно задеть за щеки, прильнуть к губам, они шумно вспархивали, взлетали… Конечно, это были уже не просто цветы, а… попугаи, но они были подобны цветам - такие же яркие, но еще и звонко кричащие.
Обезьяны перебегали тропинку, показывая свои лоснящиеся зады, и одобрительно щелкали языками. Им тоже хотелось заглянуть нам в глаза. Они, конечно, знали, что мы были счастливы! Они завидовали!..
Мы провели с Эллен ночь в джунглях, в шалаше из банановых листьев, она пела свадебную песню перед звездным алтарем. Не было на свете женщины прекраснее ее, не было в мире существа более мягкого, доверчивого…
Утром она послала меня разыскивать ручей. А когда я вернулся ни с чем, то застал ее одетой, европейской и недоступной, успевшей умыться. (Черные мальчишки из ближней негритянской деревни принесли ей воды.)
И теперь мы шли к аэродрому. Он уже был виден, стена джунглей осталась за спиной.
Мы взялись за руки.
– Я думаю, - сказал я, - что нам не так уж важно ждать здесь, в Африке, атомного ада. Надо поскорее удрать в Нью-Йорк.
Она усмехнулась и пожала мне пальцы.
– Глупый Рой, - только и сказала она.
– Разве… мы не вернемся вместе?
Эллен отрицательно покачала головой.
Я не знал, зачем она прилетела в Африку, я вчера встретил ее на аэродроме, и она сама придумала шалаш в джунглях…
– Все это была шутка? - хрипло спросил я.
– Нет, Рой, нет родной… Это не шутка. Я твоя жена… И ты мой муж… перед звездами, перед Вселенной!
– Так почему же?..
– Милый Рой, ни ты, ни я не принадлежим самим себе.
– Но друг другу? - протестующе воскликнул я.
– Только друг другу. И будем принадлежать, но… Вот уже и аэродром.
Нас провожала ватага черномазых ребят. Они показывали нам дорогу.
– Рой, вы хотите, чтобы у нас было столько детей? - спросила Эллен, доставая из сумочки пачку долларов и давая каждому по долларовой бумажке.
Негритята шумно закричали и убежали, унося нежданную добычу. Эллен грустно смотрела им вслед.
– Ну вот, Рой… Никогда не забывай этой ночи…
– Я не люблю слова «никогда».
– Никогда, - повторила Эллен. - Я тоже не хочу этого страшного слова. Мы ведь увидимся, Рой… Я не знаю когда, но мы увидимся…
Я чувствовал в себе пустоту.
– Вот и мой самолет! - грустно сказала она.
Мы шли по летному полю, мне хотелось кричать, выть, кататься по бетону дорожки.
Навстречу нам шел штатский в темных очках, которого я мысленно назвал детективом.
– Хэлло, Марта! - крикнул он Эллен. - Не хотите ли вы, чтобы самолет из-за вас задерживался?
– Я ничего не имела бы против, - ответила Эллен, смотря только ей присущим взглядом в темные очки.
– Надеюсь, джентльмен не будет в претензии, что останется один? - проворчал детектив.
– Я всегда буду с ним, - отпарировала Эллен.
– О-о! - сказал детектив и предложил мне сигарету.
Мне очень хотелось курить, свои сигареты я раздарил негритятам, но я отказался.
– Ты будешь писать мне? - спросил я Эллен.
Она сначала отрицательно покачала головой, потом взглянула на детектива и сказала:
– Не знаю…
Детектив отвел меня в сторону:
– Надеюсь, сэр, вы поняли, что ни меня, ни Марту вы никогда не видели…
Она шла вместе с очкастым и ни разу… ни разу! не оглянулась на меня.
Я видел, как разбегался по бетонной дорожке самолет.
Баллоны тяжелых колес оторвались от земли, пилот убрал шасси уже в воздухе.
Я остался один, чтобы все видеть в стране, где ждали конфликта. Это был мой горький бизнес!..
Я не мог представить себе, что будет с Эллен, но мог представить, что произойдет здесь…
И я должен был не только представлять, но и писать об этом. Я ведь был корреспондентом нейтральной державы.
…Не думал я, что мой репортерский каламбур может всерьез обсуждаться в Совете Безопасности и послужит поводом для всего, что потом случилось.
Мой пробковый шлем был пробит навылет. Может быть, было бы лучше, если б дружественный мне снайпер, засевший словно в густой роще в листве баобаба, взял прицел чуть пониже…
Окопов в джунглях никто не рыл. Танки через «проволочные заграждения лиан» и надолбы из поверженных исполинов джунглей пройти не могли. В душной и пышной чаще солдаты сражающихся армий просто охотились друг за другом, как это испокон веков делали жившие здесь воинствующие племена каннибалов.
Но в джунглях щелкали не только одиночные выстрелы затаившихся охотников, не только трещали автоматы преследователей, не только бухали, разворачивая сцепившиеся корни, заградительные мины, поражая осколками вертлявых обезьян, которые так же кричали и стонали, корчась в предсмертных муках, как и раненые люди… Сквозь непроглядную гущу листвы, лиан, орхидей и стволов со свисающим мхом почти беззвучно, с неуловимым нежным пением летели стрелы…
Я рассматривал их в колчанах простодушных черных бойцов, которым не хватило винтовок. Мне показалось, что наконечники стрел чем-то вымазаны. Я посмеялся, заметив, что не хотел бы оцарапаться о них.
И я пошутил в очередной корреспонденции, что против танков и бомбардировщиков, защищающих права обворованных владельцев рудников и копей, применяется «отравленное оружие». Увлекшись, я даже вспомнил о Женевских соглашениях, запрещающих применение отравляющих средств. А ведь там не сказано, что отравляющими могут быть только газы. Могут быть и… стрелы?
Газеты босса напечатали мою корреспонденцию с самыми серьезными комментариями. Босс сказал, что это моя лучшая находка. Во всем мире поднялся невообразимый шум.
Командование войск, которым симпатизировали газеты босса, предъявило противнику ультиматум. На следующую стрелу, нарушающую международные соглашения, ответом будет ядерная бомба.
Совет Безопасности не мог прийти к единогласному решению. Мое имя упоминалось в ООН.
А я не выходил из бара. Я жил в загородном отеле, указанном мне боссом. Кроме меня, там обитали офицеры, «коммунистические советники», нейтральные наблюдатели и мои коллеги, репортеры. Они завидовали моей славе, а меня снедала тоска. Я пил, сосал, хлестал виски, джин, ром, пунш, коктейли, привык даже к проклятому африканскому зелью, забыв, что его приготовляют беззубые старухи, сплевывая в кувшин пьянящую слюну. Бармен снова и снова наливал мне двойные порции. А здоровенный черномазый
