провел рукой по стене, отыскивая выключатель. Выключатель найти не удалось, зато подвернулась дверная ручка, и я с бутылкой в руке ввалился в компьютерную. Здесь выключатель нашелся сразу. Когда замигала лампа дневного света, я увидел, что дверь в гостиную закрыта. За дверью было темно.
Позади двух пустых экранов висела на стене пробковая панель с пришпиленными к ней фотографиями. Все они изображали возведение пристройки к дому. На нескольких присутствовал Аарон, прибивающий гвоздями листы железа или стоящий с кем-то из местных жителей около вырытых в земле ям.
Еще раз приложившись к бутылке, я подошел к компьютеру, принадлежавшему, по моим предположениям, Люс. Взглянув на стол, я заметил ее имя на обложке тетради. Оказывается, оно пишется как «Люз». Я еще с колумбийских времен помнил, что З произносится здесь как С. Стало быть, ее имя – это «свет» по-испански, а вовсе не сокращение от Люси.
Я направился в гостиную и, прежде чем щелкнуть латунным выключателем у ее двери, еще раз убедился, что в хозяйской спальне темно.
Гостиная освещалась тремя голыми лампочками. Покрытая белой, местами облупившейся эмалью плита. На плите кофеварка, к дверце холодильника прилеплено на магнитиках несколько семейных фотографий.
Я отломал от грозди пару бананов и принялся от нечего делать разглядывать снимки. Они изображали семью, что-то празднующую на лужайке около дома. Какой-то посторонний мужчина в белой рубашке-поло стоял на веранде, держась за руки с Люз. Когда я сдирал кожуру со второго банана, на глаза мне попалась поблекшая черно-белая фотография пятерых мужчин. Одним из них был, несомненно, тот, что снялся с Люз. Все пятеро стояли в плавках на пляже, прижимая к груди обращенных лицом к камере детишек. Живот крайнего слева покрывали крупные шрамы.
Я наклонился поближе, вглядываясь. Волосы у него были тогда потемнее, но никаких сомнений в том, кто он, у меня не осталось. Это длинное лицо и жилистое тело принадлежали Человеку-Пицце.
Допив оставшуюся в бутылке воду, я сунул шкурки бананов в пластиковый мешок под раковиной и направился к койке. Как ни долго я проспал, а все еще чувствовал, что отдых мне не помешает.
Меня разбудил звук автомобильного двигателя. Направляясь к наружной двери, я запнулся о походную аптечку.
Ослепительное солнце ударило мне в глаза, однако я успел увидеть направлявшуюся к лесу «мазду». А прикрыв глаза козырьком ладони, разглядел и стоящую перед домом Кэрри. Она повернулась ко мне:
– С добрым утром.
Провожая взглядом пикап, я кивнул в ответ.
– Аарон отправился в Чепо. Там уже несколько месяцев сидит в клетке ягуар. Сейчас принесу вам одежду и полотенце. Вы как?
– Хорошо, спасибо. Лихорадка, похоже, отпустила.
– Я готовлю завтрак. Хотите чего-нибудь?
– Спасибо, однако, если вы не против, я бы сначала принял душ.
– Конечно.
На задах пристройки обнаружился навес. Тут явно была моечная зона. Прямо передо мной возвышалась душевая кабинка – три стенки из рифленого железа и старая пластиковая занавеска вместо четвертой. Из дыры в крыше свисал, извиваясь, черный резиновый шланг. За душем стояла старая двойная раковина из нержавейки, к ней тянулись еще два шланга, сливные трубы уходили в землю. Еще дальше маячила кабинка уборной.
Я сдвинул занавеску душа, стянул с себя всю одежду и бросил ее на землю. Пол в кабинке был бетонный, со сливным отверстием в середине, имелась также полка с флаконом шампуня и уже наполовину смыленным куском мыла.
Я намочил повязку тепловатой водой, надеясь, что она размягчит запекшуюся кровь, и, держа шланг над головой, отсчитал шестьдесят секунд. Потом перекрыл воду, намылился издававшим цветочный запах мылом и втер в волосы пену шампуня. Решив, что вода свое дело сделала, я нагнулся и принялся разматывать повязку.
Пока я скрипел зубами, втирая мыло в порез, снаружи послышался какой-то шум. Я высунул голову из душа, собираясь поблагодарить Кэрри за одежду и полотенце, но передо мной оказалась не она, а Люз. Она была в поношенной голубой ночной рубашке, а таких буйных, вьющихся черных волос, как у нее, я отродясь не видел. Рядом с ней лежала стопка одежды и синее полотенце. Девочка стояла, глядя на меня большими черными глазами латиноамериканки.
– Hola, – сказала она.
На таком уровне я испанский понимал.
– О, hola. Ты Люз?
Она кивнула.
– Мама просила передать вам вот это. – Выговор у нее был американский, с легкой примесью испанских интонаций.
– Огромное спасибо. Меня зовут Ник. Рад знакомству с тобой, Люз.
Она снова кивнула:
– Пока, – и ушла.
Снова включив воду, я потратил вторые выделенные мне шестьдесят секунд на ополаскивание.
Досуха вытершись полотенцем, я влез в одежду Аарона – хлопковые, цвета хаки брюки с большими накладными карманами и выцветшую серую футболку с длинными рукавами. Брюки оказались великоваты в талии.
Я пригладил волосы, потом вытащил из футлярчика нож и, смыв с него кровь Диего, сунул в карман. Повесил сырое полотенце на веревку и с грязной одеждой и кроссовками в руках вернулся в каптерку. Там я прихватил аптечку и спутниковую фотографию, а с ними и бумажник Диего, за которым пришлось слазить под койку. Выйдя наружу, я снова присел на выступ фундамента.
На снимке ясно различалась дорога, ведущая от дома Чарли к воротам, джипы, дымок, вырывавшийся из выхлопной трубы бульдозера, который выкорчевывал здоровенный пень, и люди, разлегшиеся у бассейна. Снимок был хорош, но ничего нового он мне не дал.
Я отыскал в аптечке пузырек с порошком антибиотика, присыпал рану, потом соорудил марлевую повязку и закрепил ее эластичным бинтом.
Носков мне Кэрри не выдала, пришлось надеть свои. На ощупь они были точно картонные, но хоть высохли, и на том спасибо. Я натянул кроссовки, смазал шишки на физиономии антигистаминной мазью и уложил все принадлежности обратно в аптечку. В ней обнаружилось еще и две английских булавки; для верности закрепив ими карман с документами, я отнес аптечку обратно в каптерку. Все свое барахло я запихал под койку, потом отыскал спички, выдолбил каблуком кроссовки ямку в земле и ссыпал в нее содержимое бумажника Диего – кроме тридцати восьми долларов – и поджег. Я смотрел, как сворачивается и чернеет фотография на его удостоверении личности, и думал о том, что мне делать с Майклом.
Придется стрелять. Ничего другого за столь короткий срок при такой скудной информации и оснастке не придумаешь. Но даже если оружие у меня будет не из самых лучших, с расстояния около трехсот метров уложить его я как-нибудь сумею. Без всяких там фокусов с верхушкой уха – в самую середину туловища. А когда он окажется на земле, для верности всадить в него еще несколько пуль. После этого поболтаюсь до воскресенья в джунглях, потом выберусь из них – и в аэропорт. И даже если возможности выстрелить мне до завтра, до наступления темноты, не представится, я все равно ко вторнику буду у Джоша.
Забросав горстку пепла землей, я пошел на кухню и по дороге закинул бумажник Диего на одну из складских полок. В жилых помещениях дома тарахтели вентиляторы. Кэрри стояла у плиты, спиной ко мне, Люз сидела за столом, уплетая овсянку. Одета она была, как и мать, в зеленые камуфляжные штаны и майку.
Самым веселым, на какой только был способен, голосом я произнес:
– Привет.
Кэрри обернулась, улыбаясь:
– О, привет.
Она плюхнула в большую белую миску половник овсянки – надо полагать, для меня.
