Майк Гелприн
ДИНОЗАВР ДИНОЗАВРОМ
Мой дядя, достопочтенный дракон Клавдиус, огнедышащий, одноглавый, чешуйчатый, издох аккурат на Масленицу. Мы в ПИДРАК'е об этом уже на следующее утро узнали — у драконов с распространением информации полный ажур. Ах, да, ПИДРАК — это где мы живём.
Питомник Драконий, если кто не понял по слабоумию.
Короче, только рассвет занялся, прилетает в ПИДРАК драконишка, облезлый такой, доходной, да к тому же двуглавый. Мы таких и за драконов не держим — у них левая башка не ведает, что творит правая. О трехглавых я вообще не говорю — полные олигофрены. Вот взять хотя бы Змея, сынка Горына-недоумка. Тот ещё тормоз был — неуправляемый отморозок и охальник. Говорил ему старый Огнеплюй — совесть включи, подколодный, а то, неровен час, доиграешься, не своей смертью помрёшь. Как в воду глядел. Срубил Добрыня, сын человеческий, Змею все три башки, не поморщился.
Извините, отвлёкся. Приземлился, значит, мутантик этот двухкочанный прямо по центру Драконьей Поляны, пламенем синим из четырёх ноздрей отдышался да как заорёт:
— Выходи, кто живой есть, сей же миг дело особой важности слушать.
Ну, все, само собой, из пещер на поляну разом повысыпали, чуть пожар не сотворили. Молодняка драконьего, к делу не пристроенного, в ПИДРАК'е совсем невпроворот стало, скоро пещер на всех не хватит, на деревьях спать придется. Короче, визитер наш левой тыквой покивал, правой рыгнул и спрашивает:
— Кто здесь есть молодой Амелетус, племянник достопочтенного Клавдиуса?
Что ж, протиснулся я сквозь толпу сородичей вперед.
— Я, — говорю, — Амелетус, Клавдиусого покойного брата сынок единственный.
Тут двуглавый обе бестолковки понурил и говорит — то ли правой, то ли левой, непонятно:
— Сочувствую тебе, Амелетус. Дядюшка твой, славный дракон Клавдиус, огнедышащий, одноглавый, чешуйчатый, владыка гор Карпатских и земель Гуцульских, на восемьсот четырнадцатом году жизни в цвете лет перепонки откинул. Я, Двукрыл младший, компаньон нотариальной конторы 'Большой Двукрыл и малый', был доверенным лицом достопочтенного Клавдиуса на протяжении последних пятисот лет. И вот я здесь, Амелетус, для того, чтобы ознакомить тебя с завещанием и помочь вступить в права наследования.
Я от радости аж подпрыгнул и круга три над поляной нарезал — еле удержался, чтобы петлю Нестерова в воздухе не заложить. Это какое же счастье при жизни выпало, а я уж думал, так и издохну в ПИДРАК'е, пока старый хрен в Карпатских горах жизнью наслаждается. Ну да ладно, опускаюсь, значит, на землю, скорбное выражение на морду цепляю и говорю:
— Нет предела несчастью моему. В великом горе своём ставлю всем перцовой огнедышащей. — Ну, тут братия питомническая крыльями от радости захлопала, а я тихо так продолжаю — Ты завещание зачитывать будешь, уважаемый Двурыл, или душу из меня будешь тянуть?
— Конечно, разумеется, — крючкотвор этот засуетился, бумагу в виньетках да печатях из складок гребня выудил, огоньком откашлялся да и давай гнусавить то обеими башками, то попеременно: — Я, Клавдиус, находясь в здравом уме и при памяти, завещаю любимому, − тут я саркастически хмыкнул, — племяннику своему Амелетусу, единственному моему наследнику, нижеследующее. Пещеру восьмикоматную неприступную обустроенную со всем содержимым, включая сокровища (опись прилагается). Власть над деревеньками (список прилагается) и людишками, в них проживающими. Стадо скота поголовьем (расчёт поголовья прилагается), пастбища и угодья общей площадью (карта с размерами прилагается). И девицу Ясмину (фотографии фас и профиль прилагаются) в возрасте восемнадцати лет, биологически девственную, взятую от людей в качестве доли драконьей ежегодной в ночь перед Рождеством, согласно договору.
В общем, пока я к новому месту жительства летел, никак у меня этот последний пункт из головы не шёл. Нет, я всё понимаю, раз есть дракон, то без девицы хрен обойдёшься. Они, девицы эти, на нас, как родовое проклятье, висят. Царевны, мать их, цариц, за ногу, принцессы всякие, Елены Прекрасные, Забавы Путяничны… Проку с них никакого, а мороки и неприятностей — выше крыши. Вот к чему, например, мне эта самая Ясмина?
Ну, хорошо — я урод. Весь в чешуе, как рыба лещ, жопа поперёк себя шире, рожа безобразная, зубастая. Дыхание такое, что никакие правила пожарной безопасности при случае не помогут. Ну, и прочее: когти там, хвост дурацкий, перепонки… А девицы — они вовсе наоборот. Ни тебе хвоста, ни чешуи — зато морда по лучшим канонам, и в придачу — сиськи. Но вот скажите на милость, на фига мне эти сиськи? Я что, дояр, что ли, которого хлебом не корми, дай за них подёргать? Да и морда у неё, надо сказать. Ну да, ну да — прилично-симпатично, и вообще очень мило и приятственно. Только вот посмотришь на неё — и сразу свою вспомнишь.
Так сказать, по контрасту.
Короче, целый день летел, крыльями, как дурная ворона, махал, всё об этой Ясмине думал да переживал сильно. К вечеру зазевался, чуть пассажирский самолёт не сбил. В общем, долго ли, коротко — к полуночи таки прибыл. На пещеру аж четыре раза заходил, нет, ну что стоило старому ослу какую-никакую посадочную площадку перед жилищем оборудовать? Я, пока на тот пятачок с гулькин хрен, что перед входом, угодил, трижды со всей дури об гору шмякался, всю жопу себе отбил. Нет, я понимаю, неприступность, то-сё, драконоборцев развелось как собак нерезаных, и нечего для них перед драконьим убежищем плацдармы строить. Так-то оно так, но с непривычки всё равно противно.
Зато внутри пещера хороша оказалась, ох, хороша. Просторная, прохладная, на стенах картины, ковры, огнетушители. А уж библиотека — я как увидел, сразу старой сволочи простил то, что он на двести лет раньше не загнулся. Это тебе не в ПИДРАК'овской публичке два месяца в очереди за «Графом Монте- Кристо» стоять. Я пока вдоль полок ходил, даже о неприятностях забыл, о том, что где-то тут девица прячется. И Ремарк мой тут любимый оказался, в восьми томах, и Набоков, и Хемингуэй, и Мураками. Фантастики одной три стеллажа, и на отдельной полке — про наших подборочка. Даже Логинов, «Классификация драконов», стоит — бред, конечно, изумительный.
А вот сокровищница меня разочаровала. Три комнаты сундуками да мешками от пола до потолка заставлены. Нет чтобы биллиардную соорудить или тренажёры поставить, сауну, на худой, извините, конец. Ладно, лапы дойдут — я тут устрою генеральную перестановку. В общем, пока пещеру вдоль да поперёк облазил, снаружи рассвело уже. Наконец, и до последней комнатушки добрался, с плакатиком «Не влезай — убьёт!» на дверях. А дядюшка-то, похоже, шутником был.
— Ладно, — говорю, — красавица, вылезай давай, знакомиться будем.
Да, нечего говорить, хороша девица. На обложках книжных как раз таких и малюют. В лапах у дракона. Красавица и чудовище, типа. Ну, и само собой, конечно, сиськи. И дрожит вся от страха — это уж как положено.
— Здравствуйте, — говорит, — господин дракон. Ясмина я, усопшего господина дракона законная доля.
— Здорово, — отвечаю, — Ясмина. Ты бояться-то меня брось. Я не прекрасен, может быть, наружно, зато душой… Впрочем, неважно. А вот объясни-ка мне, что ты за доля такая?
— А то вы не знаете, господин дракон. Тот закон уже пятьсот лет как подписан. Каждый год в ночь перед Рождеством самую красивую девушку местные жители дракону отдают. За то, что он им жить в своих владениях позволяет.
— Понятно, — говорю. — Что ничего не понятно. А предыдущие куда деваются?
— Какие предыдущие, господин дракон?
— Ну, которых в прошлые годы по тому же закону сюда закинули.
— А разве вы не знаете?
— Слушай, — говорю, — красна девица. Я сюда целый день летел — так намахался, что крылья отваливаются. Потом еще приземлился пару раз неудачно. Я помираю, спать хочу, а ты тут со мной в недоговорки играть затеяла. Анекдот про недоговорки знаешь? Ну, типа возьмите мой хвост двумя рэ. Ни хрена-то ты не знаешь. Ну, так что с теми, что до тебя были, сталось?
— В храме они, — Ясмина отвечает, — послушницами. Там всю жизнь и проводят за грехи свои.
