на прикосновения ее нежных пальцев, но он уже знал, что питает отвращение к Анадиль. А когда она посмотрела ему в глаза, стало ясно, что ей это тоже известно, но она облизнула губы, повернулась и прижалась боком к его паху, после чего попросила его расстегнуть ей платье.
Вошла маленькая чернокожая девочка и подала им вина. Анадиль потянула Орхана за собой на подушки и принялась навязчиво подносить ему чарку за чаркой, сказав, что ему будет легче выдержать предстоящее испытание, если он немного выпьет.
— Сначала представится возможность поупражнять Скорбный Взгляд на обыкновенных девушках, — сказала она. — Можешь смотреть, но не трогай, ибо так твое желание только усилится. Нам необходимо усилить твое желание. Выпей еще вина и смотри на меня.
Словно развернувшаяся змея, она поднялась с подушек и начала танцевать. Он услышал шлепки ее ног по каменному полу и позвякивание ножных браслетов, но танцевала она, казалось, под музыку, недоступную слуху простых смертных. Орхан с сожалением подумал о Перизаде. Он уже знал, что ненавидит Анадиль, но в то же время, глядя, как Анадиль танцует, сознавал, что она вновь обращает его в рабство. Покачивая бедрами, она приблизилась, прижалась к его лицу животом и заставила мышцы живота ходить ходуном. Отвернувшись, она принялась трясти задом так, что плоть, казалось, заблестела у Орхана перед глазами. Потом она отошла подальше, запрокинула голову, волнообразными движениями выгнула спину и поднялась на цыпочки так, словно стоя занималась любовью с неким существом, сотворенным из воздуха. Она слегка поблескивала от пота, а лицо ее было нежным и задумчивым. Потом, словно вспомнив об Орхане, она вновь плавно, по-змеиному извиваясь, приблизилась к нему и провела руками вверх по своим бедрам и бокам. Орхан подумал, что может сейчас задохнуться в тумане ее горьких духов.
— Хочу услышать, что ты боготворишь меня, — сказала она. — Хочу услышать, что ты сделаешь все, о чем я тебя попрошу.
Орхан трепетал. Одновременно помешавшись рассудком и будучи в здравом уме, он понимал, что за ее просьбой должно последовать нечто безумное, но в то же время знал, что страстное влечение к ней лишило его последней возможности в чем-либо ей отказать.
Он бросился к ней, чтобы поцеловать ей ноги, и, сделав это, услышал свой голос:
— Я боготворю тебя, Анадиль! Я — раб твой и сделаю все, что ты прикажешь.
Анадиль подбоченилась. Танцевала она так, точно от танца зависела ее жизнь, но тут она с холодным презрением посмотрела на Орхана и ответила:
— Однако, помнится, только вчера ты был готов повелеть казнить меня. Теперь ты уже кое-чему научился, не правда ли? Ты так меня хочешь…
Стоя здесь, я могла бы на тебя помочиться. Посмел бы ты остановить меня?
— Если моей госпоже угодно…
— Но дело в том, что я предпочитаю справлять малую нужду в уединении и не привыкла писать на мужчин. Орхан, близится конец наших с тобой отношений. Еще один раз я тебя поцелую, но только мертвого. А сейчас возьми свою одежду и отдай одной из рабынь, что за дверью, — пускай отнесут в прачечную. Пора помыть тебя и надушить, пора сделать тебе массаж.
Орхан поступил как было ведено. Потом Анадиль взяла его за руку и повела через ряд тесных помещений с каменными полами и мраморной отделкой. Ноги скользили на влажном полу. Они прошли через более просторное помещение, тепидарий, где на каменных плитах лежали, обливаясь потом в своих полотенцах, две женщины, и прямо оттуда попали в калидарий.
Орхан уже потерял способность удивляться. В огромном калидарии пахло серой, а из освинцованных окон в потолке, сквозь поднимавшиеся от воды клубы пара и благовоний, струились лучи солнечного света. Так много воды Орхан еще никогда не видел. В помещении было полным-полно обнаженных женщин, то и дело исчезавших в этих клубах. Некоторые женщины плескались в воде или резвились вокруг расположенного в центре бани фонтана, сооруженного в виде трех переплетенных змей. Еще одна стайка женщин носилась наперегонки по бортику бассейна, и груди их на бегу бешено колыхались. Прочие танцевали в глубине кал ид ария и, танцуя, пели. Эти женщины не обратили на Орхана с Анадиль никакого внимания, но другие, те, что сидели или растянувшись лежали вдоль стен калидария, повернули головы, чтобы взглянуть на вошедших. Некоторые наклонялись над серными курильницами, пили вино или заплетали друг другу косы. В бане там и сям стояли вазы с огурцами и сваренными вкрутую яйцами, и кое-кто из женщин с удовольствием подкреплялся. Две пожилые наложницы курили длинные чубуки. Одна орудовала щеткой для удаления волос. Столько обнаженных тел — бегущих, сидящих, лежащих, ласкающих и поглаживающих друг друга, стоящих и присевших на корточки, наклонившихся, извивающихся, молящих, — так вполне мог бы выглядеть рай, однако, на взгляд Орхана, стремившегося оттуда сбежать, все это больше походило на картину Страшного Суда.
Затем, в промежутке между всплесками женского пения, Орхан услышал голос мужчины:
— Я бы не сказал, что моя жена уродлива, но…
То был визирь. Как и все прочие, обнаженный. Он стоял у края бассейна в окружении молодых наложниц и, жонглируя яйцами и огурцами, продолжал описывать свою жену.
— …но, если сосредоточиться и напрячь воображение, она бывает вполне приемлемой заменой мастурбации.
— А визирь что здесь делает?
— О, Орхан, не будь таким занудой! Неужели ты до сих пор не догадался? Он же не настоящий визирь. Настоящему визирю никогда бы не позволили переступить порог Гарема. Этот маленький человечек — всего лишь один из гаремных шутов. Мы поручили ему играть роль визиря. Как и почти все то, с чем ты сталкивался, он — лишь часть нашей шарады.
Анадиль подозвала темнокожую молодую женщину:
— Это Афсана. Она сочиняет истории, которые мы разыгрываем. Распределяет роли и проверяет, как мы выучили текст.
Афсана скромно потупила взор.
Анадиль продолжала:
— Без этого было бы очень скучно просто сидеть в Гареме и дожидаться мужчины. Мы все по очереди играем разные роли. Иначе даже этот маскарад наводил бы скуку. Но время игр уже близится к концу, — с сожалением заключила Анадиль.
— Значит, культ Молитвенных Подушек — всего лишь игра, которую вы придумали, чтобы коротать свою жизнь в неволе?
Анадиль казалась возмущенной:
— Матерь Божья, конечно нет! Нет, все, что касается Молитвенных Подушек, — святая правда. Все наши игры и маскарады являются частью нашей службы в качестве Молитвенных Подушек — частью наших поисков Священного Экстаза и выражением нашего желания служить тебе.
Анадиль могла бы продолжить, но тут к Орхану мелкими быстрыми шажками подошли три женщины, которые до этого бегали вокруг бассейна.
— Не желаешь ли побегать с нами взапуски? — задыхаясь, спросила первая наложница. — Меня зовут Гюлянар.
— А меня — Наджма.
— А я — Парвана.
Они обступили Орхана.
— Если поймаешь одну из нас, сможешь делать ней все, что пожелаешь, — сказала Наджма.
— Я и без того могу делать с вами все, что пожелаю, — сказал Орхан.
— Нет, сначала ты должен поймать нас, — сказала Парвана и с этими словами дернула его за пенис. В тот же миг Наджма потянула его за нос, а Гюлянар шлепнула по заднице. Потом они повернулись и, точно испуганные лани, бросились бежать. Орхан не раздумывая побежал вслед за ними. Мраморный пол был горячим и скользким, а он был немного пьян. Визг остальных наложниц, которые сидели и наблюдали за бегущими, раскатами эха повторялся в отличавшейся глуховатой акустикой бане. Когда Парвана, бежавшая впереди, задела на бегу визиря, круг, образованный в воздухе огурцами и вареными яйцами, коими последний продолжал жонглировать, рухнул на пол и был растоптан.
Гюлянар, бежавшая неуклюже, вскоре отстала от остальных, а оглянувшись, совсем замедлила бег. Орхан уже почти догнал ее и готов был, ринувшись вперед, схватить ее за талию, как вдруг, завизжав от
