– Почему?
– Как же? Три человека в одной квартире… Могу предоставить вам другое жилище.
– Камеру?
– Вам никогда не говорили, что у вас своеобразный юмор, Евгений Григорьевич?
– Но ведь единственная гостиница…
– Да, это печально. Но город располагает и другими помещениями. Мы не из бедных, знаете ли.
Мягкий говорок Мельника с легким, едва уловимым акцентом обволакивал, гипнотизировал…
«Чего ему от меня нужно? – с трудом боролся с дремотой Женя. – Тоже будет запугивать?»
– Скажите прямо, – потребовал он, усилием воли стряхивая сон. – Что вам от меня нужно? Вы тоже хотите, чтобы я уехал? Как этот…
– Кто?
– Не важно. Хотите или нет?
– Побойтесь Бога! – Степан Ильич даже отшатнулся. – Вы нелогичны. Стал бы я предлагать вам служебное жилье, если бы хотел выставить из города!
– Тогда что?
Градоначальник промолчал, глядя в окно, за которым как раз неторопливо проплывал так испугавший Женю и Веру памятник фон Мюльхейму.
– Я не буду вас спрашивать, молодой человек, – печально промолвил он, – видели ли вы, сколько в городе монументальной скульптуры, доставшейся в наследство от прошлого… Вы приехали сюда именно из- за нее. И конечно же, вы в курсе, что многие из статуй находятся в плачевном состоянии…
– Я не реставратор.
– Неправда. В том числе и реставратор, – мягко возразил Мельник. – Но в первую очередь вы скульптор.
– Я весьма посредственный скульптор.
– Опять неправда… Скульптор вы весьма одаренный, я наводил справки. Ну, к чему вам этот зачуханный музей? Это же не Эрмитаж!
«Что верно, то верно».
– А тут вам огромный музей под открытым небом. Это ли не мечта ученого? Да вы здесь не только кандидатскую диссертацию напишете, но и докторскую! – горячо убеждал молодого человека мэр. – Да и сколько вы там в своем музее получаете? Десять тысяч в месяц? Пятнадцать?
– Двенадцать… – пробормотал Женя.
– Вот видите? А я вам сразу положу тридцать.
– За что? В качестве кого я здесь буду?
– Пока – в качестве заведующего городским отделом культуры. Потом – больше.
– Как же я буду изучать статуи? – начал понемногу сдаваться Князев, уступая и напору чиновника, и замаячившим вдали перспективам. Вроде детального анализа камня безо всяких помех. – У меня же нет никаких материалов!
– Это не проблема… Так вы согласны?
– М-м-м… Можно мне немного подумать?
– Думайте на здоровье. Кстати, мы приехали… Евгений вышел у «своего» дома, и авто бесшумно тронулось дальше.
Последними до него донеслись слова, которые он принял за игру воображения:
– До свидания, господин Виллендорф…
– Понимаешь, Вера, я чуть было не согласился…
Молодые люди сидели в комнате Веры подавленные.
Без слов было понятно, что нужно убираться отсюда подобру-поздорову, как предлагал доброхот- милиционер. Да и в самом деле, командировки обоих провалились, и делать здесь больше было нечего. Тем более что вокруг их интереса к оживающим статуям (обоим до сих пор не верилось, что одну из них они видели собственными глазами) заваривается какая-то некрасивая история, чреватая осложнениями.
Женя предлагал позвонить на станцию, заказать билеты, но Вера лишь пристально поглядела на него и покрутила пальцем у виска:
– Да через пять минут об этом звонке будет известно этому следователю Сальскому! Эх ты – гений конспирации!
По ее плану, и Евгений его после некоторого раздумья одобрил, нужно было осторожно собрать вещички, а потом, быстро подкатив к московскому поезду, просто влезть в вагон, и все. Сунуть проводнице денег и проехаться «зайцами».
– А как на границе? Там же паспортный контроль и все такое… Без билетов не пустят.
– Ты даун, Женя! – проникновенно взглянула ему в глаза девушка. – Мы же не в сторону Москвы поедем, а как раз наоборот – в Калининград!
– А там куда?
– В аэропорт. Я – в Москву, ты – в Питер. И все. Пока этот Сальский прочухает, что мы вообще смылись. Пока выяснит, что не брали билеты на поезд. Пока поймет, в какую сторону направились… Ап! А мы уже дома.
– Знаешь… – опустил он голову.
– Ну, можем оба в Москву или к тебе, в Питер. Я сто лет не была в Питере!
Князев просиял. Он боялся, что из-за треволнений последних дней Вера охладеет к нему, отдалится. Все его переживания, видимо, были написаны у него на лбу аршинными буквами, потому что девушка вдруг расхохоталась и чмокнула его в щеку:
– Какой все-таки дуралей ты у меня! Я же тебя… Фу! Какой ты колючий!..
– Что ты меня?
– Все! Проехали! Бриться нужно было с утра!..
– Ах, бриться!..
Их возню прервал деликатный стук в дверь.
– Войдите!
В дверь просунулась голова Татьяны Михайловны в черном кружевном платочке, по-старушечьи повязанном под подбородком. За два дня она немного отошла от удара, но все равно выглядела не самым лучшим образом.
– А-а, ребята!.. – приветливо улыбнулась она сухими бескровными губами. – Я не помешала?
– Да что вы, теть Тань! – Вера все эти дни не отходила от хозяйки, и они еще больше сблизились. – Проходите!
– Нет-нет! Я на секундочку заглянула… Я вот на похороны Сережины собралась… Вы со мной не съездите?
Молодые люди переглянулись.
– Конечно, – решительно заявила девушка, красноречиво впившись ноготками в Женину ладонь. – Прямо сейчас?
– Да нет. К двум назначено… Вы пока приготовьтесь, а я, как Петрович подъедет, вам в дверь стукну…
Татьяна Михайловна осторожно прикрыла дверь и удалилась шаркающей походкой.
– А зачем нам на кладбище? – недоуменно спросил Женя.
– Чудак! Может быть, еще хоть что-нибудь узнаем перед отъездом. Тем более до поезда еще целые сутки. Ты, кстати, был на здешнем кладбище?
– Зачем?
– Тупица! Там же полно памятников!
– Точно!
Евгений готов был оторвать себе уши за то, что даже не подумал о местном кладбище, посчитав, по снобистскому убеждению музейного работника, что тамошние памятники, надгробия и стелы даже ставить рядом нельзя с произведениями искусства… И благополучно забыл при этом, что даже ночной горшок, вышедший из рук гениального мастера, сам по себе становится произведением искусства вне зависимости от утилитарного назначения. Вон, знаменитый Бенвенуто Челлини[38] тоже
