Надо отдать должное дружинникам Хродгейра: никто из них не попытался подшутить над Вратко, намекнуть, дескать, вот неженка-русич – так убивается… И отчего? Подумаешь, сакса зарубил! Каждый из них уже забыть успел своего первого поверженного врага. Эка невидаль!
Только Олаф недоуменно пожал плечами.
Гуннар молча хлопнул парня по плечу – пошли, мол, с нами.
До самого вечера викинги собирали тела товарищей, выносили их на сухую землю. Помогали выбраться раненым. Перевязывали их, как могли врачевали раны.
Победа досталась войску Харальда высокой ценой. Не меньше пяти сотен мертвых, в том числе почти три сотни исландцев и оркнейцев. А раненых насчитывалось до полутора тысяч. Саксы, даже загнанные в болото, прижатые к канаве, вязнущие в топких берегах, оказали отчаянное сопротивление. Пока фирд и дружины танов бежали, спасая шкуру, хускарлы Эдвина Мерсийского стояли насмерть. Они погибли под знаменем Мерсии, но графу удалось уйти. Нортумбрийцам повезло чуть больше. Они бились на краю болота и сумели выбраться на дорогу, а после отступить, сохранив строй и яростно огрызаясь.
И все равно потери саксов казались неисчислимыми. Да никто их и не считал. Некогда было. Свои в помощи нуждаются. Но, прикинув на глазок, Хродгейр сказал, что погибло саксов полторы или две тысячи. Точнее не скажешь, да и не надо оно никому.
Побежденных не преследовали.
Армия Моркара и Эдвина больше не представляла опасности для урманов. Куда важнее был город Йорк.
Передовые отряды под командованием Годрёда Крована отправились к стенам еще вечером – на разведку. С наступлением темноты они вернулись, и по лагерю разнеслась весть: Йорк затворил ворота и готовится к осаде.
Дав войску отдохнуть до утра, Харальд пошел к городу.
Вратко снова шагал вместе со всеми. Всю ночь он не сомкнул глаз. Парню казалось, что во сне к нему придет убитый сакс. Мертвец не появился, но теперь глаза резало, будто кто-то песка сыпанул, а челюсть время от времени выворачивал могучий зевок.
– Гляди! Заснешь – затопчут, – усмехнулся Асмунд. Викинг щит закинул за спину, а левую руку нес на перевязи. Саксонский топор зацепил его предплечье самым краешком, но пальцы викинга отказывались сжиматься.
Вскоре рассветная прохлада и размеренная ходьба отогнали сонливость, и Вратко принялся во все глаза рассматривать окрестности. Йорк-Йорвик не шел ни в какое сравнение со Скардаборгом. Крутой вал, покрытый обожженной глиной. Высокая стена. И не частокол, а настоящая каменная стена. Хродгейр пояснил, что крепость строили еще римляне, в незапамятные времена, когда их империя охватывала почти весь известный мир – от Средиземного моря до Варяжского.
На расстоянии выстрела из длинного лука до этой стены войско урманов остановилось. Несколько ярлов приблизились к воротам и затеяли долгий разговор со стражниками, а после и с именитыми горожанами. Судя по всему, шел самый обычный торг. Харальд хотел захватить Йорк без боя – он и без того остался недоволен потерями. Отцы города рассчитывали выговорить для себя определенную выгоду. На саксонскую армию можно было не рассчитывать. Моркар и Эдвин собирали рассеявшихся по округе воинов, а Гарольд Годвинссон… Кто знает, где он? И придет ли вообще на подмогу? Король может счесть, что угроза Вильгельма Нормандского больше. Что ему Йорк, когда корабли рыцарей могут приплыть едва ли не в самый Лондон?
Штурма пока не предвиделось, да и не очень-то хотелось урманам после вчерашнего трудного, кровопролитного боя вновь потеть в кольчугах, лезть на стены, подставлять головы под камни и льющуюся сверху смолу. Хотя… Прикажи Харальд, и они забудут о ранах и усталости. Но и конунг норвежский не был бы самым опытным полководцем известного мира, если бы требовал от своих людей невозможного. Пока шли переговоры, он приказал войску отойти за неширокую, но быструю речку Дервент, впадавшую в Уз в полутора милях южнее.
Здесь ничего не напоминало о недавней битве. Тишина, покой, яблоневые сады вокруг деревушки в несколько десятков домиков. Жители поселка – Хродгейр назвал его Стэмфордабрюгьер, что означало по- урмански: Стэмфордский мост – выглядели растерянными и напуганными одновременно. Едва ли кто-то из ныне живущих застал датские набеги на побережье Англии, но память о жадности и жестокости морских разбойников, приплывающих на драконоголовых кораблях под полосатыми парусами, еще жила в народе. И все же селяне не разбежались в лес, хотя и могли – до опушки дубравы было не больше полутысячи шагов. Хозяйство бросать никому не хотелось. Все-таки осень, урожай собирать надо…
Норвежские ярлы приказали воинам не прикасаться в Стэмфордабрюгьере ни к кому и ни к чему. Если кто-то захочет хлеба, баранины или душистых яблок, менять на воинскую добычу или серебро. Ведь конунг Харальд явился не грабить, а восстановить справедливость, попранную Гарольдом Годвинссоном. Чумазые жители деревни такие же его подданные, как и бесстрашные викинги, как и горожане Йорвика, которые, к сожалению, пока не осознали своей выгоды.
Урманы не протестовали. Они хорошо понимали замысел предводителя. Да и в грабеже нищей деревушки не видели никакого смысла. Что там можно взять? По пригоршне ячменя на брата? По два-три яблока? Тьфу…
Впереди их ждала вся Англия: Мерсия, Уэссекс, Кент, Суссекс. Линкольн и Ноттингем, Бедфорд и Лестер, Глостер и Рединг, Экстер и Саутгемптон. И, наконец, сам Лондон.
Викинги разводили костры, грели воду.
Командиры подумывали, чтобы отправить раненых на корабли. Где-то полсотни человек не могли идти самостоятельно. Для них следовало изготовить носилки, а потом отрядить сопровождающих – мало ли кто встретится по дороге? Нельзя совсем уж забывать о разбитых саксах. Кто-то из них может бродить по округе и захочет отомстить.
Из дружины Хродгейра погибли пятеро. Десяток получили ранения – кто легче, кто тяжелее. Хрольву досталось сильнее прочих. Меч хускарла распорол ему бедро почти до кости. Края раны воспалились, и Гуннар вполголоса сказал Черному Скальду, что не знает способа спасти товарища. Осталось только молиться. Хоть Белому Богу, хоть Одину с Тором. Может, кто-то и поможет, выведет заразу из раны.
А пока решили багровые, горячие края прижечь. Если не облегчит страдания, то хуже не сделает. Суждено Хрольву погибнуть от огневицы, раскаленное железо покажется сущей ерундой.
Подивившись невозмутимости викингов, совершенно спокойно рассуждающих о неизбежной, на их взгляд, гибели товарища, Вратко подхватил кожаное ведерко и отправился к реке. Парню очень хотелось быть полезным. Если уж в бою от него проку мало, то хоть на отдыхе помочь.
Словен рассудил, что, если подняться выше по течению, можно зачерпнуть чистой воды. Ни для кого не тайна, если большое войско стоит у водоема (да и не обязательно войско, может быть, просто богатый купеческий обоз), то слишком быстро вода становится непригодной для питья. Кто взбалтывает, умываясь, кто котелок помоет и тут же выплеснет остатки каши, а кто и помочится прямо с берега. А чего стесняться? Чай не в собственный колодец, в который пословица плевать не велит.
За пределами лагеря, куда не долетали шум и гам, властвовала тишина. Нет, полной тишиной ее не назвал бы никто. Щебетали пичуги, плескала о берег легкая волна, шумел под ударами ветра камыш. Вратко еще подивился, что на слух отличает здешнюю тишину от родной, новгородской. Не те птицы, что ли? Или, может, слух тут ни при чем, а запахи другие? Или камыш шумит по-иному?
Рассуждая таким образом, он искал место, чтобы спуститься к воде. Но берег везде был топкий, и по всему выходило: придется замочить сапоги.
Вдруг в близком уже лесу заржала лошадь.
Вратко рухнул ничком, прячась в траву.
Распластавшись на животе и уже чувствуя, как намокает рубаха, парень понял, что звериное чутье, невесть каким образом пробудившееся в миг опасности, спасло его прежде, чем разум осознал беду. У норвежцев коней не было. Вернее, был, но один – могучий, вороной красавец с белыми чулками до середины пясти и белой проточиной на лбу. Его везли, окружив заботой и почетом, словно пользующегося гостеприимством короля соседней державы. Харальд Суровый желал въехать на нем в Лондон. Но вряд ли Вратко слышал его голос – жеребец остался около кораблей.
Значит, это чужие.
