родственников у нее никого здесь нету. А вот когда точно будем знать, откуда яд, тогда и в милицию можно пойти. Потому что меня-то они не больно слушать будут, а вы все же лица официальные.
– Да-да, – рассеянно кивнула Виктория.
Надежде пришлось напомнить себе, что она знает свою бывшую одноклассницу много лет и что Виктория никогда не станет покрывать халатность и невнимательность коллег, если дело касается смерти человека. Не станет она беречь честь мундира, во всяком случае, Надежда очень надеялась с ее помощью узнать, откуда мог взяться злосчастный цветок, буквально напоенный ядом.
Виктория закрыла за Надеждой двери лаборатории и ненадолго задумалась перед раскрытой записной книжкой. Потом сделала несколько звонков, но неудачных – нужных людей не застала на месте, а те, кого застала, не могли дать полного ответа на интересующий ее вопрос: кто мог в последнее время работать с флюосцином. За каким чертом он кому-то понадобился?
Профессор взглянула на часы и заторопилась на лекцию, решив продолжить поиски вечером. На лекции она была непривычно рассеянна и даже не делала обычных своих язвительных замечаний парочкам, специально усевшимся на заднем ряду, чтобы обниматься. Они бы с удовольствием вообще не ходили на ее лекции. Но Виктория обладала феноменальной памятью на лица и помнила всех, кто прогуливал. А потом на экзамене бедолагам приходилось туго.
Не то чтобы профессор так сильно ненавидела студентов. Просто токсикология – наука ответственная.
«Тогда шли бы на филфак, – неизменно повторяла она понурым двоечникам. – И что вас сюда занесло? Там хоть никого не уморите…»
По дороге домой Виктории Павловне пришла в голову одна мысль, и к тому времени, когда она добралась до дому, мысль эта приняла вполне конкретные очертания. Единственный, кто может что-то знать о флюосцине, – это Раймонд Генрихович Зайончковскии. Когда-то очень давно он читал лекции у них на курсе, потом они встречались изредка, потом Виктория уезжала работать по контракту в Штаты и потеряла с ним связь. Вернувшись, она узнала, что профессор овдовел, проводил детей и внуков на постоянное местожительство в Германию. Но сам туда ехать категорически отказался. И теперь он устроился завлабораторией в Институт растениеводства, а поскольку финансирование там сейчас не ахти какое, то Раймонд Генрихович в своей лаборатории занимается своими собственными разработками, пытается реализовать свои идеи, насколько хватает средств. Начальство ему не очень мешает.
Виктория подумала еще немного и вспомнила, что несколько лет назад ходили разговоры про эксперименты профессора с флюосцином. Это ее расстроило, потому что она очень не хотела, чтобы старик профессор был замешан в какой-нибудь темной истории.
Она набрала номер и недолго вслушивалась в гудки на том конце провода – Раймонд Генрихович быстро снял трубку. Он сразу узнал ее по голосу и очень обрадовался.
– Раймонд Генрихович, сейчас поздно, я вас не разбудила?
– Какое спать! – сердито ответил старик. – С этой бессонницей, чтоб ее совсем… очень рад буду с тобой поболтать…
Виктория не любила ходить вокруг да около. Поэтому, когда в ответ на ее вопрос профессор долго молчал, она забеспокоилась.
– Да, работали мы с флюосцином… – неохотно подтвердил Раймонд Генрихович, – но это было два года назад… столько времени прошло… А почему тебя это интересует?
– Скажите… а у вас запасы флюосцина остались? – осторожно поинтересовалась Виктория, надеясь, что профессор ответит отрицательно и она с облегчением переведет разговор на другое.
– Кажется, нет… – неуверенно проговорил Раймонд Генрихович.
– Что значит – кажется? – Виктория невольно повысила голос. – Это же сильный яд!
– Сам знаю, что яд! .– закричал в трубку профессор. – Думаешь, я совсем из ума выжил? Если у тебя есть вопросы, приезжай ко мне завтра.
– Действительно, это разговор не телефонный, – согласилась Виктория. – Вот, расстроила вас на ночь, теперь спать не будете…
– И так не спал! – буркнул Раймонд Генрихович и повесил трубку.
Старик здорово сдал с тех пор, как Виктория видела его в последний раз. Правда, это было лет шесть-семь назад. Но Виктория Львовна решила, что ситуация слишком серьезная, чтобы тратить время на пустые восклицания типа «сколько лет, сколько зим!» и так далее.
– Значит, так, – начала она, как будто перед ней не старый профессор, а молоденький нерадивый ассистент, – расскажите-ка мне все про флюосцин. – И тут же сменила тон на более мягкий: – Раймонд Генрихович, миленький, давайте этот вопрос проясним раз и навсегда. Что у вас произошло с флюосцином?
– Ой, как мне все это не нравится! – помрачнел профессор. – Чувствовал я, что дело на этом не успокоится… Вот слушай. Работали мы с этим флюосцином недолго. Первоначально предполагалось выработать достаточно надежное и эффективное узконаправленное средство для борьбы со шведской и гессенской мухами – опасными вредителями злаковых культур. Но позже разработку закрыли, сама понимаешь из-за чего.
– Финансирование кончилось? – догадалась Виктория.
Именно, да и честно сказать, разочаровался я в этом флюосцине. Мухи-то мерли от него, как… мухи, извини за каламбур, но наблюдались побочные эффекты. То есть я хочу сказать, что в растениях оседало гораздо больше допустимой концентрации этого инсектицида, то есть инсектицида, приготовленного на основе флюосцина. Ни о каких медицинских нормах, даже по нашим отечественным расчетам, там и речи быть не могло. А уж если по-западному считать, то там разработчиков такого средства, то есть меня с группой, сразу бы под суд отдали. Конечно, можно было работать по усовершенствованию, но требовалось много денег. А с этим у нас, сама понимаешь, большие трудности. Так что я не очень расстроился, когда разработку прикрыли.
– А дальше что было? – поторопила Виктория. – Я же чувствую, что на этом дело не кончилось.
– Да, есть продолжение, – нехотя согласился профессор Зайончковский. – Образцы флюосцина у меня остались. Хранились они здесь же, в лаборатории. Потом посмотришь – там у нас такой холодильник… ну на замок, конечно, запираем его, двери на ночь опечатываем и в журнале расписываемся.
– Да что вы мне рассказываете! – возмутилась Виктория. – Как будто я не в такой же лаборатории работаю. Правда, с финансированием у нас получше – институт побогаче. Опять же, разные экспертизы нужно проводить для компетентных органов, а для этого оборудование нужно приличное…
– Да уж, – согласился профессор, – а растениеводство нынче никому не нужно. Но дело не в этом. А в том, что несколько недель назад пришел ко мне в лабораторию один молодой человек.
– После института? Молодой специалист?
– Да нет, – поморщился Раймонд Генрихович, – вовсе он не молодой специалист. А лаборант. Такой, знаешь, немножко заторможенный… без образования.
– Зачем же вы берете неизвестно кого в лабораторию? – насторожилась Виктория.
– Во-первых, я взял его по просьбе и рекомендации моей старейшей сотрудницы, – обиделся профессор, – а во-вторых, все было законно, через отдел кадров. А в-третьих, ты представляешь себе зарплату лаборанта?
– Представляю, – сдержанно кивнула Виктория.
– Ну вот, а мне нужен был человек покрепче. Мы ведь летом и на опытные участки выезжаем, там работа физическая. А стариков и так у меня хватает, я сам уже – старый пень. Да только дал я маху с этим лаборантом: действительно придурочным каким-то он оказался. Неделю всего отработал или две, уже не помню я, а потом полез за чем-то в холодильник и уронил три коробки с ампулами. Среди них была и коробка с флюосцином. Остальное-то не очень пострадало, а флюосцин – все ампулы вдребезги. Просто даже надо уметь – так бросить!
– Что он их – ногами растирал? – предположила Виктория.
– Было похоже на то, – профессор Зайончковский сердито засопел и отвернулся.
– Сколько ампул с флюосцином оставалось в коробке?
– Всего в коробке было десять штук, но там был неполный комплект… всего, я думаю, штук шесть- семь.
