— Правильно ли я поступил, Корделия, ввязываясь в эту историю? Если бы я отказался, он просто выбрал бы кого-нибудь еще. Я всегда старался идти дорогой чести. Но что делать, когда можно выбирать только из нескольких зол? Постыдные действия, постыдное бездействие — любой путь ведет к гибели.
— Ты просишь меня судить тебя?
— Кто-то ведь должен.
— Прости. Я могу любить тебя. Я могу скорбеть о тебе, или вместе с тобой. Я могу разделить твою боль. Но судить тебя я не могу.
— Ах. — Он перевернулся на живот и принялся смотреть на лагерь. — С тобой я становлюсь таким разговорчивым. Если мой мозг когда-нибудь позволит мне уйти от реальности, то я, наверное, стану очень болтливым сумасшедшим.
— А ты что, больше ни с кем так откровенно не разговариваешь? — встревожилась она.
— Боже, конечно же нет. Ты… ты… я не знаю, что ты такое. Но ты нужна мне. Ты выйдешь за меня?
Она вздохнула и положила голову на колени, накручивая травинку на пальцы.
— Я люблю тебя. Надеюсь, ты это знаешь. Но я не могу принять Барраяр. Барраяр пожирает своих детей.
— Но Барраяр — это не только треклятая политика. Некоторые проживают целую жизнь, даже не замечая ее.
— Да, но ты не из их числа.
Он сел. — Не знаю, удастся ли мне получить визу на Колонию Бета…
— В этом году — вряд ли. И в следующем тоже. Сейчас там всех барраярцев считают военными преступниками. Такого оживления в политической жизни у нас не было уже много лет — все просто на ушах стоят. И потом, есть еще Комарр.
— Понятно. Значит, мне будет затруднительно получить у вас работу тренера дзюдо. И, учитывая все обстоятельства, я вряд ли смогу заняться написанием мемуаров.
— В данный момент тебе будет затруднительно избежать толпы линчевателей.
Она взглянула в его мрачное лицо. Не стоило этого делать — ее сердце тут же скрутило жестокой болью.
— Мне… все равно надо какое-то время побыть дома. Повидаться с семьей, обдумать все это в тишине. Может, найдется еще какое-нибудь решение. И потом, мы можем писать друг другу.
— Да, наверное.
Он встал и помог ей подняться.
— Чем ты теперь собираешься заняться? — спросила она. — Тебя восстановили в звании.
— Ну, сперва я покончу со всей этой грязной работой, — взмах руки обозначил лагерь военнопленных и, по экстраполяции, всю эскобарскую авантюру, — а потом, наверное, поеду домой. И напьюсь. Я больше не смогу служить ему. Он растратил меня без остатка. Смерть его сына и пяти тысяч людей, сопровождавших его в ад, всегда будет стоять между нами. Форхалас, Готтиан…
— Не забывай и об эскобарцах. И нескольких бетанцах.
— Я буду помнить. — Он шел рядом с нею по тропе. — Тебе в лагере ничего не нужно? Я старался проследить за тем, чтобы вы были обеспечены всем, что могут предоставить наши ограниченные ресурсы, но возможно, я что-то упустил.
— Сейчас там все в порядке. Мне самой ничего особенного не нужно. Все, что нам действительно нужно, так это вернуться домой. Хотя… если подумать, то у меня есть к тебе одна просьба.
— Говори, — с жаром выпалил он.
— Могила лейтенанта Роузмонта. Она так и не была отмечена. Возможно, я больше никогда не попаду сюда. Пока еще возможно отыскать следы нашего лагеря, не мог бы ты поручить своим людям установить над могилой табличку? Я довольно часто пролистывала личное дело Роузмонта, так что помню наизусть все номера и даты.
— Я лично прослежу за этим.
— Подожди.
Он остановился, и она протянула к нему руку. Крепкие пальцы охватили ее узкую кисть; его кожа была сухой и теплой — это прикосновение обожгло Корделию.
— Прежде чем мы снова подберем бедолагу Иллиана…
Он обнял ее, и они поцеловались — в первый раз. И навсегда.
— Ох, — пробормотала она, когда они с великой неохотой отстранились друг от друга. — Наверное, не стоило этого делать. Так больно, когда ты останавливаешься.
— Ну так позволь мне… — Его рука нежно погладила ее волосы, затем отчаянно зарылась в сверкающие кудри; они снова приникли друг к другу.
— Хм… сэр? — подходя, Иллиан громко прочистил горло. — Вы не забыли о совещании штаба?
Форкосиган со вздохом выпустил ее. — Нет, лейтенант. Я не забыл.
— Можно поздравить вас, сэр? — улыбнулся Иллиан.
— Нет, лейтенант.
Улыбка погасла.
— Я… не понимаю, сэр.
— Это меня вполне устраивает, лейтенант.
И они пошли дальше: Корделия — спрятав руки в карманы, а Форкосиган — сцепив их за спиной.
Вечером следующего дня, когда большинство эскобарских женщин уже вылетели на катере к кораблю, который должен был отвезти их домой, у входа в их палатку появился лощеный барраярский охранник, спросивший капитана Нейсмит.
— Адмирал шлет вам свои приветствия, мэм, и хочет узнать, не желаете ли вы проверить надпись на надгробной таблички, приготовленной для вашего офицера. Она в его кабинете.
— Да, конечно.
— Корделия, Бога ради, — прошипела лейтенант Альфреди, — не ходите туда одна.
— Ерунда, — нетерпеливо пробормотала Корделия в ответ. — Форкосиган меня не съест.
— О-о? Так что ему было нужно от вас вчера?
— Я же сказала — подготовить табличку для могилы.
— На это не требуется целых два часа. Вы хоть осознаете, как долго отсутствовали? Я видела, как он на вас пялится. А вы сами? На вас лица не было, когда вы вернулись в прошлый раз.
Корделия раздраженно отмахнулась от ее возражений и последовала за исключительно вежливым охранником в пещерный склад. Наземная администрация барраярской армии разместилась в одном из боковых помещений. Здесь царила оживленно-деловая атмосфера, свидетельствующая о близости начальства. И Форкосиган действительно был здесь — они нашли его в кабинете, на двери которого красовались его имя и звание, начертанные поверх полустертого имени его предшественника.
Вокруг него у компьютерного интерфейса столпились Иллиан, капитан и коммодор — видимо, они проводили какое-то совещание. Форкосиган приветствовал ее осторожным кивком, на который она ответила в той же манере. «Интересно, у меня такие же голодные глаза, как и у него? — подумала она. — Эти изящные манеры, которыми мы прикрываемся от толпы, совершенно бесполезны, если мы не научимся прятать свои глаза».
— Оно на столе секретаря, Кор… капитан Нейсмит, — он указал на него рукой. — Посмотрите, все ли в порядке. — И он снова повернулся к ожидающим его офицерам.
Это была простая стальная табличка барраярского военного образца; написание и даты были в полном порядке. Она провела по металлу рукой — видно, что эта вещь сделана добротно, на века. Форкосиган закончил разговор и подошел к ней.
— Все как следует?
— О да. — Она одарила его благодарной улыбкой. — Вы сможете отыскать могилу?
— Да, ваш лагерь все еще заметен с воздуха, хотя еще один дождливый сезон окончательно сотрет его следы…
Из- за двери донесся голос охранника, перекрывший остальной шум:
