выполненных в менее уверенной манере. На некоторых была изображена изумительно красивая молодая женщина с короткими темными кудрями — иногда одетая, иногда обнаженная. Прочитав подписи к ним, потрясенная Корделия поняла, что это портрет первой жены Форкосигана. Среди его вещей больше нигде не встречалось ее изображений. Были там и три рисунка с изображением смеющегося молодого человека и подписью «Гес», лицо которого казалось щемяще знакомым. Корделия мысленно добавила ему двадцать лет и двадцать пять килограмм веса, и комната словно покачнулась, когда она узнала адмирала Форратьера. Она поспешно закрыла папку.
Форкосиган наконец нашел то, что искал: пару красных лейтенантских нашивок.
— Отлично. Так быстрее, чем заезжать в штаб-квартиру.
В императорском военном госпитале их остановил санитар.
— Сэр? Часы посещения уже закончились, сэр.
— Что, разве вам из штаб-квартиры никто не позвонил? Где там этот хирург?
Наконец отыскался хирург Куделки — тот самый, который работал над его рукой во время первого визита Корделии.
— Адмирал Форкосиган, сэр. Нет, разумеется, ограничение часов посещения на него не распространяются. Спасибо, санитар, вы свободны.
— На этот раз я не просто посетитель, доктор. Официальное дело. Я намерен избавить вас от вашего пациента, если его физическое состояние позволяет. Куделка получил новое назначение.
— Новое назначение? Да он через неделю должен быть комиссован! Какое может быть назначение? Что, никто не читал моих докладов? Он едва может ходить.
— Ему и не обязательно. Его новая должность — административная. Надеюсь, руки у него работают нормально?
— Вполне.
— Лечение уже завершено?
— Остались сущие пустяки, несколько последних проверок. Я просто держал его до конца месяца, чтобы у него закончился четвертый год службы. Все-таки прибавка к пенсии.
Перебрав дискеты и бумаги, Форкосиган выдал нужные доктору:
— Вот. Запихните это в свой компьютер и выпишите его. Пойдем, Корделия, сделаем ему сюрприз. — За весь день он не выглядел счастливей, чем сейчас.
Куделку они застали одетым все еще по-дневному в черную полевую форму. Он мучил свою руку упражнением на координацию, тихонько чертыхаясь.
— Здравствуйте, сэр, — рассеянно поприветствовал он Форкосигана. — Беда этой чертовой жестяной нервной системы в том, что ее ничему нельзя обучить. Тренировка помогает только живому. Прямо хоть головой об стенку бейся. — Он со вздохом прекратил упражнения.
— Лучше не стоит. Голова тебе еще пригодится.
— Наверное. Хотя это никогда не было моей сильной стороной. — Куделка задумчиво и подавленно уставился в стол, потом вспомнил, что перед командиром надо держаться жизнерадостно. Поднимая глаза, он случайно взглянул на часы. — А почему вы здесь так поздно, сэр?
— Приехал по делам. Так какие у вас планы на следующие несколько недель, мичман?
— Ну, на следующей неделе меня отправляют в отставку. Я ненадолго съезжу домой. Потом, наверное, начну искать работу. Еще не знаю, какую именно.
— Мне очень жаль нарушать ваши планы, лейтенант Куделка, — проговорил Форкосиган, сохраняя невозмутимое выражение лица, — но вы получили новое назначение.
И он выложил на столик — по очереди, как отличную карточную комбинацию, — новое назначение Куделки, приказ о повышении и пару красных нашивок на воротник.
Никогда еще Корделия с таким удовольствием не любовалась выразительной физиономией Куделки. В тот момент его лицо являло собой картину замешательства и просыпающейся надежды. Он осторожно взял назначение и прочитал его.
— О, сэр! Я знаю, что это не шутка, но здесь, должно быть, какая-то ошибка! Личный секретарь избранного регента? Я в этом ничего не понимаю. Это непосильная работа, я не справлюсь!
— Знаете, почти то же самое сказал и сам избранный регент, когда ему предложили эту работу, — сказала Корделия. — Значит, будете учиться вместе.
— Почему он выбрал меня? Вы порекомендовали, сэр? Если уж на то пошло… — Он перевернул лист приказа, перечитывая его заново, — …кто, собственно, станет регентом?
Он поднял глаза на Форкосигана и наконец понял.
— Боже мой, — прошептал он. Вопреки ожиданиям Корделии, он не расплылся в поздравительной улыбке; напротив, посерьезнел. — Это… адская работа, сэр. Но по-моему, правительство наконец сделало правильный шаг. Для меня будет большой честью снова служить вам. Спасибо.
Форкосиган кивнул, соглашаясь и принимая благодарность.
Но, взяв приказ о производстве, Куделка все-таки ухмыльнулся.
— И за это вам тоже спасибо, сэр.
— Не благодари меня заранее. Я из тебя за них кровавый пот выжму.
Улыбка Куделки стала еще шире.
— Это нам не впервой.
Он неуклюже завозился нашивками.
— Позвольте мне, лейтенант, — попросила Корделия. Он поднял на ее оборонительный взгляд. — Мне будет приятно, — добавила она.
— Почту за честь, миледи.
Корделия очень аккуратно прикрепила нашивки к его воротнику и отступила назад, любуясь своей работой.
— Мои поздравления, лейтенант.
— Завтра можете получить новенькие, блестящие, — сказал Форкосиган. — А на сегодня сойдут и эти. Сейчас я тебя отсюда забираю. Разместим тебя на ночь в резиденции графа, моего отца, потому что работа начинается завтра на рассвете.
Куделка потрогал красные прямоугольнички.
— Это ваши, сэр?
— Когда-то были мои. Надеюсь, с ними к тебе не прилипнет мое всегдашнее невезение… Носи их на здоровье.
Куделка кивнул и понимающе улыбнулся. Он явно счел жест Форкосигана куда более многозначительным, чем тот позволил себе выразить на словах. Но они оба прекрасно понимали друг друга и без слов.
— Вряд ли мне понадобятся новые, сэр. Люди подумают, что я еще вчера был мичманом.
Позже, лежа в уютной темноте в городском доме графа, Корделия вспомнила кое о чем, вызвавшем ее любопытство.
— Что ты сказал императору обо мне?
Он пошевелился рядом с ней и заботливо накрыл ее плечо простыней.
— Хм? Ах, это. — Он помедлил. — Эзар расспрашивал меня о тебе во время нашего спора об Эскобаре. Подразумевал, что ты поколебала мою выдержку. Я тогда не знал, увижу ли тебя снова. Он хотел понять, что я нашел в тебе. Я сказал ему… — он снова замялся, и продолжил почти робко, — что ты, словно родник, источающий воду, распространяешь честь повсюду вокруг себя.
— Вот чудно. Я совсем не ощущаю себя исполненной чести, или чего-либо еще — кроме, пожалуй, растерянности.
— Естественно. Источник ничего не оставляет для себя.
ЭПИЛОГ
