Юрий Иванович вскочил.
– Гражданин судья, я не хочу сидеть рядом с ним!
– Не паясничайте! – оборвал председательствующий, и Деточкин сел подальше от Семицветова, на самый краешек скамьи. – А вы, гражданин Семицветов, не ускоряйте событий!
Дима вскочил со скамьи и выбежал из зала. Если будущее Семицветова вырисовывалось теперь довольно ясно, то судьба Юрия Ивановича Деточкина оставалась еще туманной.
Наконец суд вызвал самого важного свидетеля – Максима Подберезовикова. Ввиду торжественного момента Максим явился на суд в милицейской форме.
– Уважаемые товарищи судьи! – заговорил Максим. – Сначала я вел это дело как следователь, но, когда выяснилось, что обвиняемый – мой друг, я отказался от ведения дела и выступаю сейчас только как свидетель. Я понимаю, товарищи судьи, перед вами сложная задача: Деточкин нарушал закон, но нарушал из благородных намерений. Он продавал машины, но отдавал деньги детям... Он, конечно, виноват, но он, – сдержал слезы Подберезовиков, – конечно, не виноват. Пожалейте его, товарищи судьи, он очень хороший человек...
– И отличный работник! – крикнул с места Квочкин и напустился на соседа, который не проронил ни слова: – А вы не знаете, так молчите!..
Суд перешел к прениям сторон.
Слово получил прокурор.
– Сегодня суд рассматривает необычное дело. Подсудимый может вызвать у недальновидных людей жалость и даже сочувствие! На самом деле это опасный преступник, вступивший на порочный путь идеализации воровства! Если взять на вооружение философию преступника, то можно отбирать машины, поджигать дачи и грабить квартиры! Поступки Деточкина могут послужить примером для подражания. Государство само ведет борьбу с расхитителями общественного добра и не нуждается в услугах подобного рода. Я настаиваю на применении к подсудимому строжайших мер наказания, как к лицу социально опасному!
– Изверг! – крикнула мама. Она не могла больше молчать.
– Женщину в первом ряду удалите из зала! – распорядился судья.
Антонина Яковлевна встала и с гордостью направилась к выходу. Уже в дверях, как болельщица своего сына, она снова крикнула:
– Судью на мыло!
Люба тоже не выдержала:
– Не осуждайте Юру, он не виноват!
В зале поднялась сумятица. Все стали вскакивать с места. Судья, срывая голос, перекрыл всеобщий шум:
– Я требую тишины или немедленно очищу зал!
Угроза подействовала. Стало тихо.
– Подсудимый, вам предоставляется последнее слово! – объявил председательствующий.
Деточкин встал.
– Граждане судьи! Может быть, я и неправильно действовал, но от чистого сердца! Не мог я этого терпеть! Ведь воруют! И много воруют! Я ведь вам помочь хотел, граждане судьи, и потому все это вот так и получилось... Отпустите меня, пожалуйста! Я... я больше не буду... честное слово, не буду...
На этот раз из глаз Максима Подберезовикова покатились редкие, скупые слезы.
Люба стиснула зубы.
– Свободу Юрию Деточкину! – пронесся над залом страстный призыв Сокол-Кружкина.
Суд поспешно удалился на совещание.
Перед судьями стояла неразрешимая дилемма: с одной стороны, Деточкин крал, с другой стороны, не наживался!
Судьи пребывали в растерянности. Им нельзя было позавидовать!
Дорогой зритель! Пожалуйста, вынеси сам приговор Юрию Деточкину. Суд не прочь переложить эту ответственность на твои плечи. Как и подавляющее большинство населения, ты не знаком с Уголовным кодексом, и поэтому тебе легче определить приговор. Если ты добр, то смягчишь участь Юрия Ивановича, а если строг – валяй, сажай Деточкина за решетку!
Определяя меру наказания, помни, что во время следствия Деточкин подвергался судебно-медицинской экспертизе и был признан психически нормальным.
Глава шестнадцатая, вроде бы последняя
По иронии судьбы рукопись киноповести «Берегись автомобиля» попала на обсуждение в Управление художественного свиста. Никогда не угадаешь, где будут обсуждать твою рукопись.
К этому времени УХС окрепло, разрослось, провело сокращение штатов, и четыреста девяносто семь уцелевших сотрудников, видимо, не зря получали заработную плату. Художественный свист находился на подъеме и даже проник в некоторые смежные области искусства.
Обсуждение происходило в Главном художественном совете, где председательствовал сам С.И. Стулов. Пришли сорок три сотрудника, из коих тридцать четыре рукописи не читали. Это не помешало им высказывать о ней суждение. В порядке исключения пригласили авторов.
Тон, в котором велось обсуждение, был крайне доброжелательным. Все выступавшие говорили корректно и не скупились на добрые слова.
Обаятельный Согрешилин был особенно ласков:
– Родные мои! Я бы внес в это милое сочинение одно пустяковое изменение. Солнышки вы мои! Не надо, чтобы Деточкин угонял машины! Зачем это? Я бы посоветовал так: бдительный Деточкин приносит соответствующее заявление в соответствующую организацию. В заявлении написано, что Семицветов, Картузов и... кто там еще?.. Пеночкин – жулики. Их хватают, судят и приговаривают! Получится полезная и, главное, смешная кинокомедия.
– Молодец! – похвалил оратора Стулов.
– Ненаглядные вы мои! – продолжал Согрешилин, пытаясь обнять сразу двух авторов. – Подумали ли вы, какой пример подает ваш Деточкин? Ведь, посмотрев картину, все начнут угонять машины!
– Но ведь Отелло, – вскочил один из авторов, – душит Дездемону во всех театрах мира, а также в кино! Разве потом ревнивые мужья убивают своих жен?
– Молодец! – эмоционально вскричал Стулов, который любил жену.
– Душа моя! – Согрешилин поставил автора на место. – Зачем же сравнивать себя с Шекспиром? Это по меньшей мере нескромно...
– Товарищи, поймите нас! – поддержала Согрешилина хорошенькая женщина с высшим гуманитарным образованием. – Вы же симпатизируете своему герою. А он – вор! По сути дела, вы поощряете воровство!
На этот раз подпрыгнул другой автор:
– Но ведь Деточкин бескорыстен!
– Ни один нормальный человек, – перебил Согрешилин, – не станет возвращать деньги. Это не типично!
– И поэтому, – обольстительно улыбнулась хорошенькая женщина, – совершенно непонятно, ради чего будет поставлен фильм.
– Как – непонятно! – хором завопили авторы. – Фильм будет направлен против Семицветовых! Против того, что они существуют в нашей стране! А сюжетная линия Деточкина – это же литературный прием, юмористический ход. Кинокартина все-таки будет юмористической, можно даже сказать, сатирической.
При слове «сатирической» наступило неловкое молчание. Обсуждение зашло в тупик. Никто не хотел одобрять. Все знали, что не одобрять – безопасней. За это «не» еще никого никогда не наказывали! Но не одобрять в письменной форме тоже как-то не хотелось. Все-таки документ!
– Родные мои! – вдруг нашелся Согрешилин. – Посадят авторы Деточкина в тюрьму или нет? Пусть они решат его участь, тогда мы возобновим обсуждение.
– Деточкина надо посадить! – указал заместитель начальника управления.
– Молодец! – согласился Стулов.
– Деточкина не следует сажать! – категорически возразил другой заместитель.
