Вся в пламени, власы раскинув, Ева, Едва, едва устами шевеля, Лобзанием Адаму отвечала, В слезах любви, в бесчувствии лежала Под сенью пальм, — и юная земля Любовников цветами покрывала. Блаженный день! Увенчанный супруг Жену ласкал с утра до темной ночи, Во тьме ночной смыкал он редко очи, Как их тогда украшен был досуг! Ты знаешь: бог, утехи прерывая, Чету мою лишил навеки рая. Он их изгнал из милой стороны, Где без трудов они так долго жили И дни свои невинно проводили В объятиях ленивой тишины. Но им открыл я тайну сладострастья И младости веселые права, Томленье чувств, восторги, слезы счастья. И поцелуй, и нежные слова. Скажи теперь: ужели я предатель? Ужель Адам несчастлив от меня? Не думаю, но знаю только я, Что с Евою остался я приятель'. Умолкнул бес. Мария в тишине Коварному внимала сатане. 'Что ж? — думала, — быть может, прав лукавый Слыхала я: ни почестьми, ни славой, Ни золотом блаженства не купить; Слыхала я, что надобно любить… Любить! Но как, зачем и что такое?…' А между тем вниманье молодое Ловило все в рассказах сатаны: И действия и странные причины, И смелый слог и вольные картины… (Охотники мы все до новизны). Час от часу неясное начало Опасных дум казалось ей ясней, И вдруг змии как будто не бывало — И новое явленье перед ней: Мария зрит красавца молодого У ног ее, не говоря ни слова, К ней устремив чудесный блеск очей, Чего-то он красноречиво просит, Одной рукой цветочек ей подносит, Другая мнет простое полотно И крадется под ризы торопливо, И легкий перст касается игриво До милых тайн… Все для Марии диво, Все кажется ей ново, мудрено, — А между тем румянец нестыдливый На девственных ланитах заиграл — И томный взор, и вздох нетерпеливый Младую грудь Марии подымал. Она молчит: но вдруг не стало мочи, Закрылися блистательные очи, К лукавому склонив на грудь главу, Вскричала: ах!.. и пала на траву… О милый друг! кому я посвятил Мой первый сон надежды и желанья, Красавица, которой был я мил, Простишь ли мне мои воспоминанья? Мои грехи, забавы юных дней, Те вечера, когда в семье твоей, При матери докучливой и строгой Тебя томил я тайною тревогой И просветил невинные красы? Я научил послушливую руку Обманывать печальную разлуку И услаждать безмолвные часы, Бессонницы девическую муку. Но молодость утрачена твоя, От бледных уст улыбка отлетела, Твоя краса во цвете помертвела… Простишь ли мне, о милая моя! Отец греха, Марии враг лукавый, Ты стал и был пред нею виноват; Ах, и тебе приятен был разврат… И ты успел преступною забавой Всевышнего супругу просветить И дерзостью невинность изумить. Гордись, гордись своей проклятой славой! Спеши ловить… но близок, близок час! Вот меркнет свет, заката луч угас. Все тихо. Вдруг над девой утомленной Шумя парит архангел окрыленный, — Посол любви, блестящий сын небес. От ужаса при виде Гавриила Красавица лицо свое закрыла… Пред ним восстав, смутился мрачный бес И говорит: 'Счастливец горделивый, Кто звал тебя? Зачем оставил ты Небесный двор, эфира высоты? Зачем мешать утехе молчаливой, Занятиям чувствительной четы?' Но Гавриил, нахмуря взгляд ревнивый, Рек на вопрос и дерзкий и шутливый: 'Безумный враг небесной красоты, Повеса злой, изгнанник безнадежный,
