Ты соблазнил красу Марии нежной И смеешь мне вопросы задавать! Беги сейчас, бесстыдник, раб мятежный, Иль я тебя заставлю трепетать!' 'Не трепетал от ваших я придворных, Всевышнего прислужников покорных, От сводников небесного царя!' — Проклятый рек и, злобою горя, Наморщив лоб, скосясь, кусая губы, Архангела ударил прямо в зубы. Раздался крик, шатнулся Гавриил И левое колено преклонил; Но вдруг восстал, исполнен новым жаром, И сатану нечаянным ударом Хватил в висок. Бес ахнул, побледнел — И ворвались в объятия друг другу. Ни Гавриил, ни бес не одолел: Сплетенные, кружась идут по лугу, На вражью грудь опершись бородой, Соединив крест на крест ноги, руки, То силою, то хитростью науки Хотят увлечь друг друга за собой. Не правда ли? вы помните то поле, Друзья мои, где в прежни дни, весной, Оставя класс, играли мы на воле И тешились отважною борьбой. Усталые, забыв и брань и речи, Так ангелы боролись меж собой. Подземный царь, буян широкоплечий, Вотще кряхтел с увертливым врагом, И, наконец, желая кончить разом, С архангела пернатый сбил шелом, Златой шелом, украшенный алмазом. Схватив врага за мягкие власы, Он сзади гнет могучею рукою К сырой земле. Мария пред собою Архангела зрит юные красы И за него в безмолвии трепещет. Уж ломит бес, уж ад в восторге плещет: По счастию проворный Гавриил Впился ему в то место роковое (Излишнее почти во всяком бое), В надменный член, которым бес грешил. Лукавый пал, пощады запросил И в темный ад едва нашел дорогу. На дивный бой, на страшную тревогу Красавица глядела жуть дыша; Когда же к ней, свой подвиг соверша, Приветливо архангел обратился, Огонь любви в лице ее разлился И нежностью исполнилась душа, Ах, как была еврейка хороша!.. Посол краснел и чувствия чужие Так изъяснял в божественных словах: 'О радуйся, невинная Мария! Любовь с тобой, прекрасна ты в женах; Стократ блажен твой плод благословенный Спасет он мир и ниспровергнет ад… Но признаюсь душою откровенной, Отец его блаженнее стократ!' И перед ней коленопреклоненный Он между тем ей нежно руку жал… Потупя взор, прекрасная вздыхала, И Гавриил ее поцеловал. Смутясь, она краснела и молчала, Ее груди дерзнул коснуться он… 'Оставь меня!' — Мария прошептала, И в тот же миг лобзаньем заглушен Невинности последний крик и стон… Что делать ей? Что скажет бог ревнивый? Не сетуйте, красавицы мои, О женщины, наперсницы любви. Умеете вы хитростью счастливой Обманывать вниманье жениха И знатоков внимательные взоры И на следы приятного греха Невинности набрасывать уборы… От матери проказливая дочь Берет урок стыдливости покорной И мнимых мук, и с робостью притворной Играет роль в решительную ночь: И поутру, оправясь понемногу, Встает бледна, чуть ходит, так томна. В восторге муж, мать шепчет: слава богу! А старый друг стучится у окна. Уж Гавриил с известием приятным По небесам летит путем обратным. Наперсника нетерпеливый бог Приветствием встречает благодатным: 'Что нового?' — Я сделал все, что мог, Я ей открыл. — 'Но что ж она?' — готова! — И царь небес, не говоря ни слова, С престола встал и манием бровей Всех удалил, как древний бог Гомера, Когда смирял бесчисленных детей; Но Греции навек погасла вера, Зевеса нет, мы сделались умней! Упоена живым воспоминаньем, В своем углу Мария в тишине
