— Глаз… Глаз Деда Мороза… Он все замечает… Он увидел нас!
Толстощекий мальчишка храбрился:
— Глаз?.. Ничего он больше не видит, этот глаз, ведь Дед Мороз мертвый!
— Да? Ишь ты! Ну-ка, толстяк, сунь свой нос в окошко, если ты такой умник!
— Все девчонки дуры! Вовсе это и не глаз. Брехня да и только.
— А вот и глаз, один-единственный глаз! Красный-красный!
— Да не глаз это, а лампа. Однажды мой брат Кристоф заглянул в слуховое окно. Мой брат Кристоф не трус. Он увидел на столе ванночки, и целую груду всяких склянок, и еще красную лампу.
Однако мальчуган, хоть и храбрился для виду, незаметно отодвинулся и прижался к стене.
«Мальчишка, шестилетняя девочка, — рассуждал сам с собою маркиз де Санта Клаус, — вот бы кому на самом деле заняться этим расследованием! Вот бы кто во всем разобрался! Они всех знают — Деда Мороза и Деда с розгами, Оборотня, Человека с мешком и Продавца песка, Мясника-людоеда, матушку Мишель и папашу Люстюкрю… Это их жизнь, их мир. Эх, до чего грустно быть взрослым!.. Да, я еще забыл Золушку. А вот и барон, легок на помине. Для сказочного Принца он слишком озабочен».
Барон де Ла Файль шел склонив голову. Он свернул с улицы Трех Колодцев.
Маркиз приблизился к владельцу замка.
— Дорогой барон, могу ли я вам напомнить об обещании познакомить меня с вашими архивами?
— Они ждут вас, маркиз. Я приготовил целых два сундука.
Золушка шила, сидя у окна. Бедняжка была взволнована. Едва ей удалось, призвав на помощь благоразумие и не вздыхая понапрасну, вернуться на землю и поверить, что приключения в рождественскую ночь останутся всего лишь сказкой, как явился барон. Стоя под ее окном и досаждая канарейкам в клетках, он вполголоса перекинулся с ней обычными, ничего не значащими словами, однако взгляды, которые их сопровождали, придавали этим словам особый смысл. Барон ушел. Золушка отважно взялась за иглу и наперсток, но глаза ее застилала пелена, отчего голубые и красные лоскутки, предназначенные для мундиров деревянных солдатиков, превращались в драгоценные ткани.
— Итак, мадемуазель, говорят, на балу вы были краше всех? Как жаль, что я не мог полюбоваться вами!
Катрин покраснела.
— Вам, видимо, нездоровилось, господин маркиз?
— Немного, но все уже прошло.
— Счастлива это слышать. — Она улыбнулась. — Да, у меня был такой вечер!.. Не могу сказать, до чего этот бал… Ах, все было как в сказке! Сначала в замке я перемерила видимо-невидимо всяких платьев. Господин маркиз, что за туалеты — я таких прежде и не видела, и даже представить себе не могла! И эта туфелька, которая потерялась… Позолоченные туфельки… Ой, ну какая же я дурочка! Для вас-то это все в порядке вещей.
Отойдя от дома Золушки, маркиз пробормотал:
— Все было как в сказке! В конце концов, это может привести в отчаяние. Черт побери, мы-то не в сказке!
Бриллианты украдены, неизвестный задушен — это уж вовсе не волшебство.
Перед лавкой ювелира почтальон разговаривал с Тюрнером.
«Так! Человек с мешком точит лясы с Продавцом песка, — машинально отметил маркиз. — И разумеется, в окне торчит матушка Мишель».
Он стал как вкопанный.
«Еще чего! Даже на меня нашло! В конце-то концов, где я — в Мортфоне, в Лотарингии, или в Вымышляндии?»
После завтрака маркиз де Санта Клаус отправился к тому месту возле входа в подземелье, где Жюль Пудриоле с приятелем в первый раз наткнулись на немца. Кругом не было ни души. Там, где двенадцать часов назад лежал «человек, свалившийся с неба», теперь стоял снеговик с трубкой во рту и метлой под мышкой. Маркиз тщательно его осмотрел, весьма тщательно; потом нагнулся, набрал пригоршню снега, слепил снежок. Размахнулся, трубка снеговика полетела в воздух. Когда маркиз ушел, снеговик остался не только без трубки, но без метлы и даже без головы.
«Превосходно! — Маркиз растер снегом покрасневшие руки. — Кажется, я молодею».
После полудня он заметил, что на него стали странно поглядывать. Прохожие останавливались или шушукались за его спиной.
Вокруг него сгущалась атмосфера враждебности. Многие подозревали, что он причастен к событиям двадцать четвертого и двадцать пятого декабря.
За ним следил ризничий. Обернувшись раз и другой по дороге в ризницу, он приметил вдали человека, который смотрел ему вслед.
Около шести маркиз вошел в церковь. Если бы кто-нибудь мгновение спустя вошел туда, он с изумлением обнаружил бы, что в церкви никого нет.
По шаткой лестнице маркиз вскарабкался на колокольню и уселся верхом на стропила. Затылком он ощущал холодное прикосновение колокола. С этого насеста он мог обозревать местность в проеме между двумя балками. Смеркалось. Ветер совершенно утих. В расчистившемся небе сверкало множество ярких точек, внизу горели огни. Скользили автомобили. Их фары, светившиеся красноватым светом, были похожи на медленно падающие звезды. У самого горизонта сияла белоснежная планета. Пастушья звезда, Венера…
Маркиз вспомнил загадочное заклинание:
Он опустил взгляд. Пристально всмотрелся в то, что происходило внизу. У священника на кухне и в спальне горел свет. Аббат Фукс лежал в постели. Маркиз видел голову его в ночном колпаке, сползавшем на подушку. На кухне Каппель готовил легкий ужин. Маркиз долго наблюдал за ризничим, отмечая осторожность, свойственную близоруким людям, с какой он ставил ногу при ходьбе и вытягивал перед собой руку.
Затем Каппель потушил свет в кухне и отнес кюре бульон, яйцо всмятку и варенье с порцией минеральной воды. Ужин закончился стаканом отвара. Каппель уменьшил свет в лампе у изголовья кровати, подкинул в камин дров и вышел из комнаты.
Маркиз уже приготовился было покинуть колокольню, когда услышал, как внизу скрипнула дверь, и звук шагов, которые показались ему чрезмерно осторожными, прозвучал под сводами церкви. Он предположил, что ризничий делает вечерний обход, и решил переждать. Взгляд его вновь рассеянно скользнул по окнам аббата Фукса. В тот же миг рот маркиза непроизвольно приоткрылся, а глаза загорелись.
Священник встал с кровати. Босой, в рубашке и колпаке, помпон которого по-шутовски болтался у него на затылке, кюре просеменил вдоль спальни. Остановился возле скамеечки для молитвы. Немного склонил голову набок, словно к чему-то прислушиваясь. Потом улыбнулся. Маркиз был заинтригован. Он увидел, что аббат Фукс занялся скамеечкой. Это была добротная вещь, каких больше не делают, — одновременно и скамеечка для молитвы, и шкафчик.
Аббат открыл дверцу этого шкафчика. Сидя на своей колокольне, маркиз прыснул со смеху. Кюре уже держал в руках стакан и бутылку, наполовину наполненную жидкостью, не имеющей ничего общего ни с минеральной водой, ни с целебным снадобьем.
Священник до краев наполнил стакан и с жадностью его осушил.
Затем он спрятал в тот же шкафчик стакан и бутылку, снова рысью пробежался по комнате, юркнул под одеяло и более не шевелился.
«Ну и ну! Господин кюре нашел оригинальный способ соблюдать режим! Боюсь, облюбованное им лекарство не прописано ему для сердца».
