— Сиди, мам.
Кухня была такой крохотной, что Никита повернулся и со своего места легко дотянулся до плиты. Выключив газ, он протянул матери развёрнутую манжету.
— Давай. Надо измерить давление до и после.
— Да я и так чувствую, что повысилось, — проговорила Любовь Александровна, закатывая рукав халата и просовывая руку в манжету. — Голова болеть начинает…
— Значит, мы как раз вовремя, — сказал Никита.
Он нажал кнопку, и тонометр негромко загудел, накачивая воздух, потом автоматически начал его стравливать. Судя по писку прибора, раздававшемуся в такт пульсу, у Любови Александровны была ещё и аритмия. И вот, высветился результат: сто девяносто на сто десять.
— Ну, это ещё не так высоко, — отметила мама Никиты. — У меня и двести двадцать было…
Я намылила руки и около минуты подержала их под струёй воды — такой горячей, что кожа едва могла терпеть. Всё-таки у нас значительная разница температур: даже Вова заметил, обнимаясь с Никитой. Вытерев руки полотенцем, я вдобавок подержала их на горячем змеевике. Сочтя, что они достаточно согрелись, я подошла к Любови Александровне, которая слегка нервничала и по-прежнему была настроена скептически. Никита сидел возле неё на корточках и успокаивал:
— Мам, ну, ты же мне веришь? Я знаю, что говорю, а Лёля знает, что делает.
Знала ли я, что делаю? Скорее, я снова шла на ощупь, доверившись интуиции, но моя «пациентка» не должна была этого понять. Не мудря слишком долго, я сделала первое, что пришло в голову: приложила одну руку к левой стороне груди Любви Александровны, а другую — к соответствующей лопатке.
— То есть, вы просто так, руками, да? — послышался её робкий голос.
Я не ответила, сосредотачиваясь. Что-то менялось в теле под моими руками: кажется, мне удавалось найти с ним общий язык. Менялся даже запах. Неподвижно застывший Никита неотрывно наблюдал, но его волнение передавалось мне и выводило из равновесия.
— Андрюша, ты бы вышел ненадолго, а? Мешаешь сосредоточиться…
С языка нечаянно сорвалось его старое имя, а он даже не заметил и машинально повиновался. А Любовь Александровна удивилась:
— Андрюша?
— Это псевдоним такой, — выкрутилась я. — Оперативный.
— А…
Это прозвучало неуклюже, но для Любови Александровны сошло. А правда выглядела бы для неё вообще как бред: я почему-то знала, что она в реинкарнацию не верила. А изменения шли, став заметными уже не только мне.
— Ой… Кажется, легче становится, — пробормотала Любовь Александровна с изумлением.
Никита — тут как тут:
— Мам, ну, как ты?
— Да вроде… Вроде легче.
— Ну-ка, проверим давление.
Измерение показало цифры: 130/80.
— Ничего себе! — проговорила Любовь Александровна потрясённо. — Оно у меня само по себе уже не снижается почти, без таблеток не обойтись, а тут… Помогло! Помогло ведь, правда! — Она засмеялась, переводя сияющий взгляд с сына на меня и обратно.
— Возможно, нужно будет сделать так ещё пару раз, — сказала я задумчиво. — Хотя… Увидим. Измеряйте давление… Если оно будет повышаться снова, или сердце даст о себе знать — примем меры.
— Как ты себя чувствуешь? — допытывался Никита у матери.
— Да хорошо, хорошо! — ответила она со смехом.
То, что это правда, было ясно даже по её голосу: из глухого и усталого он стал звонким и радостным. Этот смех… Мамин смех.
— Надо же… Обычно, если давление резко сбить, тоже ничего хорошего, — продолжала Любовь Александровна описывать свои ощущения. — А сейчас… Хоть кросс беги!
— Ну вот, а ты ещё сомневалась, — улыбнулся Никита. — Лёля своё дело знает.
Жар его взгляда растопил меня, как кусок масла. А Любовь Александровна сказала:
— Лёлечка, у тебя такие тёплые руки! Спасибо тебе огромное… Это чудо какое-то!
15.12. Правда
Вернулся из магазина Вова. Увидев на кухонном столе тонометр, он нахмурился:
— Что, мам, опять давление?
На что Любовь Александровна бодро ответила:
— Уже нет! И представь себе, никаких таблеток. Лёля просто приложила руки и… Всё!
— Руки? — озадаченно повторил Вова. — Она у нас что, целитель?
— Видимо, да! Я прекрасно себя чувствую!
— Надо же… — Вова взглянул на меня с любопытством.
В отличие от взбодрившейся Любови Александровны, я испытывала лёгкую усталость, но на душе было светло. У меня получилось, я помогла ей. Пока было не совсем ясно, потребуется ли ей моя помощь в дальнейшем, но и то, что удалось сделать, весьма радовало. Впрочем, предстояло самое трудное, и оно начиналось прямо сейчас.
Вова выставил на стол литровую бутылку водки, выложил палку колбасы, длинный батон, салаты в пластиковых контейнерах. Любовь Александровна отозвалась о его выборе неодобрительно:
— Зачем взял эти магазинные салаты! Ими же отравиться можно!
Вова с улыбкой взглянул на нас:
— Заметьте, про водку она ничего плохого не сказала!
Мы с Никитой молча смотрели, как они накрывают стол. Признаюсь честно: мне захотелось просто сбежать, да и Никита чувствовал себя не лучше. Он сидел мрачный, глядя куда-то в угол, и Вова удивлённо заметил:
— Ребята, а что за похоронные лица? У вас свадьба, маме стало лучше… Радоваться ж надо!
Я подумала: может быть, эти люди, так легко принявшие сегодняшнее чудо, так же легко примут и эту новость? Любовь Александровна, по крайней мере, не упадёт с инфарктом. Теперь не должна. И всё же при мысли о том, что они сейчас испытают, мои потеплевшие руки снова стали холодными.
Вова разлил водку по рюмкам.
— Ну… Первый тост — за счастливое событие, которое, надеюсь, скоро последует! За жениха и невесту!
— Ой, я, наверно, только символически подержу, — сказала Любовь Александровна, поднимая рюмку. — Вроде лучше стало, но всё-таки пока побаиваюсь.
Вова выпил и вцепился зубами в бутерброд, а Никита сказал:
— Вован, прости, но мы тоже… символически.
— Как это? — нахмурился тот. — Ну, маме и Лёле ещё простительно, но ты-то с чего вдруг?..
Никита невесело усмехнулся одним уголком губ:
— Мы бы с удовольствием, но… Не пьём мы.
Вова слегка опешил.
— То есть, как это? Совсем, что ли?
— Совсем. — Никита посмотрел на меня. Да уж, настал момент истины…
Я кивнула для моральной поддержки. Он продолжил, медленно подбирая слова:
— Мам, Вов… Вы только не нервничайте и не бойтесь, ладно? Я… заразился во время одной из операций. Меня подстрелили, и в рану попала кровь хищника. В общем… Я не человек больше.
