воскликнул:
— И чего она пыталась добиться, эта террористка? Науку не запугаешь! Она не продажная девка мировой буржуазии и не поддается нажиму враждебной идеологии и этой, как ее, пропаганды.
Вспомните, как у Горького в романе Мать Павлу Власову говорят: «Они арестовали твою мать». И что? Им удалось сломить пламенного борца? Нет, товарищи, не удалось!
И хотя враги и нам твердят: «Твою мать», — но мы не дрогнем и не свернем. Мы будем высоко и гордо нести светоч науки вместе с разумом через века, тьму и невежество. Сквозь оболванивание, сквозь потоки, извергаемые лживыми средствами массовой лживой информации!
Выбегалло разгорячился, брызгая слюной во все стороны.
— Кто эти бродяги, сидящие здесь? Зачем они здесь? Как они выпали из Реальности?
Они говорят, как отражено в деле, — он ткнул пальцем в лежащую на столе ощетинившуюся многочисленными закладками копию дела, раскрытого посередине и обильно усеянного пятнами соуса, прилипшими комочками каши и пометками, сделанными рукой самого Амвросия Амбруазовича, — они утверждают, что они не по своей вине оказались здесь, что Реальности схлопнулись из-за присутствующего здесь козла, что он угрожает и нашей Реальности.
Да, товарищи! Козлы нам всегда угрожают! А те, кто угрожает нам — козлы! Сейчас мы раскроем скотскую и, я бы сказал, козлиную сущность этого козла.
Он вытащил большой клетчатый платок и вытер вспотевший лоб и заплеванную бороду.
— Правильно товарищ Привалов написал в последнем номере ведущего издания нашего института «За передовую магию» о необходимости ответственности за то, за что должен отвечать каждый несмотря и невзирая на лица, звания и занимаемые должности — за собственные поступки и правильный подход к окружающей нас в соответствии с материалистической концепцией научного естествознания объективной действительности. Я позволю себе, невзирая на наличие в данном помещении автора, собственноручно произнести эти пламенеющие высокой гражданской позицией строки:
Я покраснел. Эти стихи я написал по просьбе начальника первого отдела, и они до сих пор красовались на окошечке первого отдела, пришпиленные большой канцелярской кнопкой.
— К чему нас призывает автор в этом высоконравственном, высокоидейном и высокохудожественном произведении? К бди-тель-нос-ти, — Выбегало по слогам проскандировал последнее слов. — К бдительности, товарищи!
Нельзя забывать, что в наше прекрасное, светлое, но суровое в плане объективной реальности время повального строительства капитализьма в отдельно взятой стране, разгула демократии, плюрализьма и политкорректности, есть еще темные силы.
Есть, товарищи!
И мы не будем закрывать на это глаза и благодушно почивать на лаврах.
Есть темные силы, которые метуться, значить, и тужатся повернуть вспять, низринуть в пучину и хаос и восторжествовать на обломках.
Но мы строгим пламенным взором проникнем в их коварные помыслы и дадим отпор.
Мы твердо скажем: «Такой хоккей нам не нужен. Они не пройдут!» И они не пройдут, потому что как правильно писал наш современник: «Кто к нам с чем и зачем, тот от того и того»[46].
Мы не позволим развести тут махровый идеализьм и вырастить ихнего идеального потребителя.
Мы вырастим своего идеального потребителя на страх вероятному агрессору и радость нашим невероятным друзьям и всему развивающемуся и стройными рядами движущемуся к постиндустриальному обществу и повсеместной глобализации человечеству.
Мы вырастим этакого исполина духа и мысли, перед которым побледнеют и впадут все их жалкие выкормыши и …э-э-э… отрепья, отряхнутые с наших ног!
Мы пройдем нехоженым торным путем столбовой дороги, сбивая в кровь босые ноги и гордо неся на челе терновый венец!
Мы превозможем и преодолеем!
И, достигнув нашей светлой цели, томимые жаждой по великому, иссохшимися губами мы припадем к живительному источнику аква витэ[47].
Выбегалло налил в стакан воду из графина, стоящего рядом с ним, и шумно глотая, выпил. При этом он несколько растерянно следил за моей реакцией, лихорадочно пытаясь выбрать линию поведения и не потерять своего места, не взяв, при этом, на себя ответственности. Он видел, что я в явном фаворе у Лавра Федотовича, и хотел бы меня обойти, но при этом опасался споткнуться, как это произошло с Фарфуркисом.
— Товарищ Привалов ясно и, я не боюсь этого слова, недвусмысленно намекает на необходимость давать отпор, но, в то же время, быть не только бдительными, но и объективными.
Вот здесь прозвучало мнение товарища Хлебовводова о том, что не надо с ними цацкаться. Их следует исключить из Реальности и поместить на страницы книг, где им самое место, чтобы не допускать и впредь. И товарищ Хлебовводов прав. Прав полностью и окончательно. И я с ним полностью согласен, товарищи. Полностью, двумя руками за это предложение.
Он вцепился в меня глазами, пытаясь определить мое отношение к его словам. Я сидел каменным истуканом, копируя Лавра Федотовича.
— Да, товарищи. Я за. За, как человек. Как патриот. Как гражданин.
Он сделал паузу, пытливо вглядываясь в меня. В глазах мелькнул злобный огонек. Ничего не определив, он продолжил:
— Но как ученый, как представитель науки, как человек науки я по-нашему, по-научному, по- профессорски скажу — а не торопимся ли мы?
Не отвергаем ли с порога то новое, что открылось нам в Мироздании?
Се ля мэнсюр ле кер ке же ву ле ди![48]
Давайте обратимся к истокам. Давайте вспомним наследие предков. Давайте будем ходить в посконной рубахе, но не терять исконные ценности!
Хабэнт суа фата либэлли[49]. Антр суа ди[50], не выплеснем ли мы воду вместе с ребенком? Апрэ нуле делюж[51]!
Он замолчал и оглядел присутствующих.
— Но я могу и ошибаться. Это право и обязанность настоящего ученого. Истина рождается только при непримиримом консенсусе различных точек зрения. Аудиатор эт альтера парс[52]. Дадим, так сказать, слово молодежи.
Выбегалло царственным жестом протянул руку в мою сторону.
Лавр Федотович благосклонно прикрыл глаза.
Я встал, окинул присутствующих взором и сокрушенно покачал головой.
— Требьен, требьен[53], - вздохнул я. — Ле ситуасьон[54].
Я снял очки, солидно протер их клочком замши, вынутым из нагрудного кармана, и водрузил их на место.
