отстанут.
Он стоял в подворотне в сумраке, не скрываясь, и заполнял пространство ликующими звуками зова.
— Ночной Дозор, выйти из сумрака, — приказал я.
Вампир прекратил Зов, спокойно пожал плечами и вышел из сумрака. Я понял, что мы пустышку тянем. Но надо было учить ребят.
— Регистрационная метка, — сказал вампир, распахивая рубашку и показывая слабо светящуюся голубым печать на груди.
Я видел ее и сквозь одежду, но у ребят пока было мало опыта.
— Лицензия, — нагло ухмыляясь вампир ткнул мне в нос лицензию.
— Свободны, — добавил он, убирая лицензию и уходя в сумрак.
Нас опять окутал ликующий набат Зова. Эта скотина явно издевалась над нами и наслаждалась нашей беспомощностью. Слава шагнул было к вампиру, но я поймал его за плечо.
— Не имеем права, — сказал я. — Он свой. И у него есть лицензия.
— Да какой он свой, — воскликнул Виталий. — Нежить.
«Слишком эмоционален», — сделал я пометку для утреннего рапорта. — «Это опасно. Может быть способен под влиянием эмоций на импульсивные поступки».
— Он — Иной, — сказал я, чувствуя себя последней скотиной. — И он имеет право на продление существования.
— Значит, Иным все можно? А люди для них — скот, пища?
— Нет. Но иногда случается, что выдаются лицензии. Это решаем не мы.
— «Не надо думать. С нами тот, кто все за нас решит», — процитировал Высоцкого Слава. — Так?
«Эх, пацаны. И кто вас принял в Дозор?», — подумал я. «Сидели бы тихо где-нибудь в офисе и не хлебали бы наши … отходы жизнедеятельности. А теперь вы вроде как все в белом, а я…, ну, понятно, плаваю и обтекаю по совместительству».
— Спокойно, вдох-выдох, вдох-выдох, — сказал я, — вспомните, чему вас учили. Принцип наименьшего зла.
Любой из нас может сейчас убить этого кровососа. Но чем это аукнется?
Крушением поезда?
Взрывом бытового газа в девятиэтажке?
Массовым ДТП?
Какой-то козел врежется на своем «мерсе» в толпу на остановке?
Или просто кто-то шагнет с крыши или из окна?
Вы знаете? Вы готовы к такому размену? Готовы заплатить такую цену?
Пошли отсюда. Не надо на это глядеть. Но вы это запомните. Запомните свое бессилие перед лицом издевающегося хама. Ведь он нарочно вас провоцирует. А теперь, пошли.
Я повернулся и пошел в обратном направлении. Ноги не шли. Я слышал, как за мной, еле передвигая ноги, тащатся ребята. «Вот тебе и рутинное дежурство», — подумал я. — «Я хоть помню и победы над Темными. А каково ребятам?». И вдруг мои ноги приросли к земле. Мимо нас, как сомнамбула прошла та самая девушка, с которой мы совсем недавно разминулись и на которую, как оказалось, выдана лицензия.
Она вошла в сумрак вампира. Покорно по его приказу расстегнула ворот платья и подставила шею. Вампир, явно работая на публику, медленно провел по ее щеке кончиками пальцев.
«Кто бы мне сейчас рассказал про Принцип наименьшего зла», — подумал я. — «В таких ситуациях моментально из головы вылетают все умные слова и логические доводы. Хочется просто взять и размазать эту тварь, стереть в прах.
Живущие за счет чужих жизней не имеют права на существование.
Светка бы сейчас просто шарахнула бы молнией и испепелила бы эту тварь, не думая о последствиях.
Но мы растем, учимся, взрослеем.
И становимся выдержаннее.
И всегда находим оправдание своему бездействию, прикрываясь Высшими Принципами и Высшими Целями.
А может надо не так?
Может надо не оглядываться на Договор?
Может, как Бумбараш — «сколь раз увижу, столь раз убью»? Не оглядываясь и не прикидывая возможные жертвы при ответном ходе Темных? Может, если всем и всегда делать так, то Темные притихнут, уйдут на дно и забьются в щели. Давить их, как тараканов.
С террористами не договариваются — их уничтожают, невзирая на возможную гибель заложников. Что-то при Сталине никто не слышал о террористах. А сейчас развелось всякой мрази — адвокатов, правозащитников, готовых защитить кого угодно от кого угодно, лишь бы платили в соответствии с их чистыми, бескорыстными и незапятнанными убеждениями.
И ведь не только Иные творят Зло. Обычные люди с самыми лучшими намерениями и убежденностью в своем праве на свое сытое и безопасное существование творят такое, что у Темных, связанных Договором, только слюнки текут и вырывается завистливый оргазнимический стон. Ведь обычные люди не связаны никаким Договором.
Захотят, и объявят страну империей зла. И раздавят ее превосходящей военной мощью. И казнят суверенного главу суверенной страны на основании законов другой страны. А потом скажут, что, дескать, разведка ошиблась. И в огорчении разведут руками. И будут при этом все в белом петь дифирамбы священной демократии.
Захотят, и будут бомбить другую суверенную страну, и похитят и вывезут за границу главу суверенной страны. И не скрываясь, не называя это похищением человека, что уголовно наказуемо в их же собственных странах, посадят его в чужую тюрьму и будут судить по чужим законам, отказывая в суверенитете этой стране, но ревниво оберегая свой.
Захотят, и, финансируя террористов и организуя их специальную подготовку, объявят священную войну с мировым терроризмом, используя эту торговую марку в качестве повода для вмешательства в дела суверенных стран с целью получения сверхприбылей за счет паразитирования на их природных богатствах.
Захотят, и будут на весь мир кричать «Руки прочь от нашего дорогого кровавого убийцы» и вопить о неправомерном применении силы, ибо правомерно применение силы только с их стороны и стороны их прихлебателей, продавших собственный народ за гамбургеры и яркие шмотки, а остальные должны покорно лечь и раздвинуть ноги.
Захотят, и будут давать указания другой суверенной стране, как ей нужно поступать в области внутренней и внешней политики, и опротестовывать действия суверенного правительства, поскольку они не соответствуют законам и нормам, принятым в той стране, которая опротестовывает.
И будут щедро раздавать людям деньги, чтобы те выходили не на работу, где платят меньше, а на улицы и протестовали против политики своего правительства. А сами при этом будут петь о священной демократии и правах на свободное волеизъявление людей, отрабатывающих эти деньги.
И будут с пеной у рта вопить о нарушении прав отдельного человечишки, не обращая внимания на нарушения прав целых народов, которые допускают они сами или их подельники.
И будут отстаивать права сексменьшинств на их сексменьшинство, как самое высшее достижение человечества, и переименовывать мать и отца в пронумерованных родителей номер один и номер два.
И будут требовать освобождения в другой стране всякой, посаженной за мелкое хулиганство мрази, на том основании, что эта мразь проводит их политику.
И будут требовать немедленного освобождения богатого человека, потому, что богатому все можно, но богатого нельзя держать в тюрьме.
