низкопоклонники, перед буржуазным Западом на брюхе ползают! Борьба шла с переменным успехом: доставалось то Пикулю (и стоявшему за ним почвенному лагерю), то «метропольцам» (и стоявшим за ним либералам). Либералов били больней, но, случалось, и защищали — они, например, чаще ездили в заграничные турне, символизируя нашу терпимость. Почвенники хоть и любили навоз больше всего на свете, а за границу тоже хотели, и страшно завидовали Вознесенскому. К сожалению, оба клана не брезговали прямыми доносами друг на друга, апеллируя к ненавистной обоим советской риторике. Разумеется, были в шестидесятые-семидесятые и чистые, независимые люди, истинные писатели, не унижавшиеся до сотрудничества с властью, — но они были в меньшинстве; увы, кратковременный, но кичливый и эгоцентричный триумф либералов во время перестройки скомпрометировал их и политически, и человечески, и литературно. Они гнобили оппонентов покруче советской цензуры, не забывая благодарить и поддерживать власть, осуществившую их заветные чаяния; и пусть чаяния эти были прекрасны — свобода, отмена цензуры, открытие границ, — девяностые, к сожалению, не сводились к их осуществлению. В них было много еще чего, и все это удостоилось бурного одобрения некоторой части либеральной интеллигенции, — не потому, что эта интеллигенция так уж любила власть (хотя некоторая гордость от близости к ней прочитывалась, что и говорить), а потому, что именно в девяностые эта интеллигенция обрела статус властителей дум. Статус, далеко не всегда обеспеченный текстами и очень часто подкрепленный лишь политической лояльностью (эта логика подробно описана Андреем Мальгиным).
Вот и ответ на вопрос, почему сегодня молодые люди так активно идут в публицисты-державники, «контркультура» пускает державные рулады, попса концертирует в пользу единороссов, а Иван Демидов с Аркадием Мамонтовым роняют планку профессионализма вовсе уж ниже плинтуса, сводя счеты с оппонентами.
Это же ответ на вечное вопрошание, наиболее отчетливое в романах Бориса Акунина: почему в России все таланты обязательно в оппозиции, а бездари лояльны до визга? Таланту вовсе необязательно быть в оппозиции, это вовсе не является его имманентным свойством; во всем мире полно одаренных людей, не брезгующих поддерживать власть. От того, что Стоун поддерживает Буша, а Мур критикует его, — Мур не стал талантливее, а Стоун бездарнее. И только в России сохраняется любопытнейшая особенность литературно-политической жизни — может быть, от писательской невоспитанности, а может, от читательской неразвитости: непрофессионалы здесь лижут власть и примазываются к ней именно потому, что это их единственный способ утвердиться в статусе мастеров. В результате все, кто хоть что-нибудь умеет, оказываются в оппозиции поневоле — просто потому, что эстетическое лицо власти, формируемое графоманами, становится неприемлемо по определению.
Отсюда пресловутые «стилистические разногласия с советской властью»: ни Синявский, ни Даниэль антисоветчиками не были. Но византийская российская власть до того падка на лизательство, что охотно предоставляет графоманам покровительство и трибуну — а от эстетической неразборчивости до массовых посадок гораздо ближе, чем может показаться.
Графоманы начинают сводить счеты с профессионалами, причем во всех сферах: я говорю об эстетике только потому, что она мне ближе. А так-то ведь и 1917, и 1937, и 1991 сопровождались торжеством непрофессионалов во всех сферах — от дипломатии до энергетики.
Журналистике в девяностые еще повезло — настала гласность, — а что творилось в литературе, все мы хорошо помним. Графоманы отстаивали свое священное право писать плохо, потому что они за свободу, а остальные нет. В какие еще времена, кроме 1919, Василий Князев считался бы поэтом? А постмодернисты, самоутверждавшиеся в девяностые с истинно матросской прямотой? Да и структуралистах, воля ваша, тоже проглядывало нечто РАППовское, только слов они знали побольше.
А для довершения аналогии — пара цитат, нагляднейшим образом характеризующая все ту же пресловутую, до рвоты опостылевшую цикличность. Сначала — Виталий Иванов, чья лояльность получает теперь исчерпывающее объяснение: человеку, который так плохо пишет и так куце мыслит, ничего, кроме лояльности, не остается.
Это его шанс смотреться политологом, мыслителем, колумнистом и кто он там еще:
В ситуации, когда парламент кишит левыми популистами и либеральными жуликами, а губернаторами на раз избираются уголовники, юмористы и просто не пойми кто, ни о каком порядке в государстве говорить не приходится. Мы не в той ситуации, когда можно жертвовать порядком ради туманной перспективы когда-нибудь обрести «цивилизованную политику». Я понимаю, что «Единая Россия» и кремлевский политический менеджмент многим не нравятся. Особенно тем, кто в свое время успешно работал на диком политическом рынке. Но альтернатива этому одна — тотальное свинство, как и было сказано. У нас есть и будет полуторапартийная система, предполагающая наличие одной доминирующей партии и нескольких «миноритариев», самостоятельных и полусамостоятельных. КПРФ же, постоянно договариваясь с администрацией президента, кремлевской не становится. Да и эсеры могут сохранить автономию.
Иными словами, свиньи себе грязь найдут.
Что до ткачихи, то эскапады на тему «эстетических разногласий с властью» неизменно оборачиваются демонстрацией отвратительного московско-интеллигентского чванства, а то и откровенного социального шовинизма. Как же, у нас в политике должны участвовать только люди образованные, культурные и вообще «приличные». А тут ткачиха какая-то! Фу! Пахнуло мерзким «совком»! Мы не хотим видеть никаких ткачих, равно как и крестьян, сталеваров и вальцовщиков! Мы не любим оборванной черни! Мы почти привыкли к вашим «андроидам», но ткачиху не переживем!
Если власть и нужно здесь в чем-то упрекать, то только за то, что ткачихи непростительно мало. А «приличная» тусовка перебьется.
Ребята, поезд отходит, а вы стоите на перроне и говорите, что дальше не поедете. Что вам противно, стыдно и вообще… Ваше право. Но только на этом самом перроне вы очень скоро окажетесь в компании конченых идиотов, натуральных отморозков, у которых на уме одна гэбня. Да уже оказались, если честно. Но они вас не примут. Более того, они вам припомнят. Все. Как вы критиковали Запад, Ходорковского и «цветные революции», как смеялись над маршами несогласных, как «плевали на могилы Политковской и Литвиненко» и, конечно, как хвалили Путина. Ой припомнят! С оттяжкой!
Вам будет уже не стыдно, а страшно. Броситесь догонять поезд. Уверены, что догоните?
Это Иванов пугает одумавшихся пропутинцев безбашенными и проплаченными несогласными. А вот републикованная тем же Шенталинским статья из «Петроградской правды» за сентябрь 1918 года — самое начало «красного террора». Называется «Интеллигенция и трагический театр». Подпись — «Незнакомец».
Ну, а теперь, когда вы, граждане-интеллигенты, голодные, обнищавшие, без всякого почти дела, сидите по своим углам, — поняли вы, наконец, в чем заключается сущность истории русской интеллигенции, та сущность, которая привела сейчас всех вас к тупику? Революция с Керенским опьянила вас словоизвержением, а в октябрьские дни на вас напал столбняк, который вы назвали «саботажем». «Саботажная мода» уже вышла из моды. Вы готовы переодеться, но у большинства из вас не хватает средств на новое платье. Вы стараетесь из саботажного костюма выкроить пролетарский. Увы, из этого ничего не выйдет, — на последнюю одежду надо больше материала. Вот почему в лучшем случае вы выглядите сейчас комично. Вас можно только слегка пожалеть. На вас даже и рассердиться нельзя по- настоящему. Нашей развинченной, абсолютно чуждой героизма интеллигенции, очень женственной по своему душевному складу, не мешает приобщиться в той или иной степени к театру трагедии. Что делать, если русский интеллигент не знает, не чувствует всей великой трагедии переживаемого народом момента! Так пускай хоть «литературным путем» придет к нему!..
Горе тому, кто этого не видит, не слышит, не понимает, не чувствует! Он будет выброшен за борт и явится только навозом для удобрения… Жизнь сострадания не знает.
Это пишут с разницей в 80 лет два графомана, вскочившие на подножку локомотива и искренне сострадающие всем, кто не рвется на этот поезд.
Пишут в одних и тех же выражениях, с одними и теми же интонациями, с одной и той же святой верой в то, что уж они-то едут в правильном направлении.
