так же честно ответил: никогда не брался за безнадежные дела.
«Вот, скажем, — конфиденциально сказал он, — нас тут все время призывают поддерживать отечественного производителя… Но ведь бессмысленно поддерживать то, что не стоит само, понимаете?» С этим я, как ни печально, совершенно согласен. Не нужно дотировать театры, если в них не ходят. Не нужно снимать двадцать фильмов в год, если идей, сценариев и артистов хватает от силы на пять.
Человеку, конечно, нужно себя всячески преодолевать, воспитывать и вообще не позволять душе лениться — но это касается только самовоспитания. А насаждать кукурузу на Севере или яблони на Марсе бессмысленно, потому что они там не растут. Когда сегодня некоторые легковерные молодые люди испуганно спрашивают: «А где у нас революция? Или хотя бы оппозиция?» — в этом вопросе не больше смысла, чем в попытке выяснить, почему зимой нет, допустим, грибов. Или подснежников. Или нельзя ходить в бикини. Выходить сегодня на улицу — то же самое, что в разгар зимы колоть лед на Волге, думая, что этим вы помогаете весне. Погодите до апреля, само все растает.
Что делать? Сидеть дома и пить чай
Так вот, дорогие друзья. Пришла зима. И совершенно не нужно искать тюльпаны, нарциссы или опята. «Как что делать? — ответил Розанов Чернышевскому. — Летом собирать ягоды и варить варенье, а зимой пить с этим вареньем чай». Не нужно сегодня создавать оппозицию — все равно ничего не выйдет. Не о результатах надо заботиться, а о сохранении лица. Конечно, если вам обязательно надо гибнуть на баррикадах, чтобы сохранить лицо, — тогда давайте, история вас не забудет. Но тогда уж и не маскируйте этой заботы о лице заботой о народе. Не зовите его нагишом на мороз. Вот настанет потепление, и тогда…
А оно настанет. Лет через тридцать, может, даже и двадцать. Сегодня налицо все приметы большого послереволюционного заморозка, и на дворе у нас год эдак 1931-й. Централизация идет полным ходом, количество прессы сокращается, упоминания о революционных излишествах не приветствуются. Троцкий под новой фамилией живет в Лондоне, и все наши неудачи объясняются его происками. Это примета всех заморозков — есть ниша бывшего реформатора, не согласившегося с реставратором, и она заполнена.
При Грозном это был Курбский, при Петре, а точнее, после, — Меншиков, при аракчеевщине — Сперанский. Ссылают их то в Сибирь, то в Лондон, а делают они примерно одно и то же — брюзжат и интригуют. Ничего не получается, потому что против природыне попрешь. Чаадаев, помнится, писал, что вместо истории у нас география. Я бы уточнил: метеорология.
На вопрос «Что будет?» ответить очень просто. Труднее понять — как себя вести. Вести себя надо так, чтобы уцелеть и не скурвиться, и дожить до весны, причем так, чтобы стыд за свое поведение не отравил вам радости от первых цветочков и пчелок. Не надо внешней активности. Сейчас идеальное время для того, чтобы заниматься собой: читать, писать, думать, наблюдать. Ни в коем случае не участвовать.
Можно сколько угодно требовать от населения политической активности, но активность эта сейчас может быть двоякой: либо государственнической (то есть лояльной и, возможно, репрессивной), либо самоубийственной. Если кто-то хочет покончить с собой, постарайтесь не склонять к этому остальных и не бросать им пылких упреков в том, что они еще не прыгнули с десятого этажа. Сами прыгайте, сколько хотите: хозяин — барин.
И не нужно говорить, что наступают подлые времена. Этические термины в метеорологии неуместны. Я сам терпеть не могу холодов. Но самая большая революция в мировоззрении как раз и заключается в том, чтобы перестать рассматривать историю как нечто зависящее от нас. По крайней мере, в России. Она — не зависит.
Мы — сами по себе, она — сама. И никто ни в чем не виноват. Кроме тех, кто добровольно возьмет на себя роли палачей.
Так что — пить чай с вареньем. Сидеть дома. Читать книжки. Думать. Учить детей во что-нибудь верить. Тогда есть надежда на то, что они наконец прорвут замкнутый цикл.
Весь мир насилья мы разрулим
Заседание телеакадемии «Тэфи» шло третий час. Главный академик Владимир Владимирович П. утирал пот.
— Не понимаю! — жалобно восклицал он. — Я лично пересмотрел «Красную Шапочку». Как я раньше мог не видеть?! Это же сплошное насилие. Сначала едят, потом режут… Потом… явная пропаганда космополитизма!
— Ну это еще где?! — стонал руководитель госканала Олег Борисович Д.
— А вот это: «А-а, в Африке реки вот такой ширины!» У нас что, реки не такой ширины? И нет зеленого попугая? Да у нас каждый второй, если хотите знать, зеленый попугай…
— Я что предлагаю, — заговорил гендиректор Первого Константин Э. — Давайте считать насилием все, что после 15 ноября. То, что было до этого, — как бы не насилие. Закон ведь обратной силы не имеет, так? То есть все, что было раньше, показывать можно. А все, что сейчас, — никак. И тогда люди почувствуют, что они живут в дивном новом мире!
— Там нигде не сказано, что прошлое насилие можно, — грустно заметил Владимир К., топ-менеджер НТВ.
— Там никакое нельзя. Выходит, «Семнадцать мгновений» тоже теперь не покажешь.
— Это-то почему?! — не поверил Олег Максимович П. с ТВЦ.
— Ну а как же? Во-первых, Штирлиц два раза пьет пиво. Между прочим, в сцене с женой. Потом насилие: Клауса убил… Сцены пыток… Детей на морозе разворачивают…
— Я вот думаю: как теперь показывать войну с гитлеровскими захватчиками?! — поинтересовался Константин Э.
— А что? Скоро шестидесятилетие Победы!
— Но там же одно насилие! То они нас, то мы их… Одной стрельбы сколько…
— Это не насилие, а великая битва за Родину.
— Я понимаю! Но она что, осуществлялась ненасильственным путем? На добровольных началах?
— Видите ли, — осторожно вставил свои пять копеек представитель новоизбранной думской комиссии по нравственности на телеэкране, — мы не имели в виду ограничить насилие как таковое… Зачем же доводить до абсурда?
— То есть как?! — возмутился Владимир П. — Мы тут два часа выбираем, какие телепрограммы ставить в прайм-тайм, чем заполнять время с семи утра до десяти вечера, — и тут выясняется, что вы не против насилия? Да у вас в поправке Скоча черным по белому написано: нет насилию!
— Но где? В новостях! — пояснил представитель Думы. — Мы совершенно не имели в виду, скажем, запретить нашестарое кино… В котором так много патриотизма… Имелось в виду только слегка ограничить показ жестоких сцен в документальном кино!
— Где? — искренне не понял Николай Карлович С., лояльный политический обозреватель. — Я помню, конечно, несколько жестоких сцен в программе «В мире животных»… Ну там, помните, где самка какого-то паука пожирает самца после соития…
