находилась выше всех. По аналогии с другими надписями я решил, что там написано (в переводе) примерно следующее:
«Я, ВЕЛИКИЙ ЦАРЬ ДАРИЙ I, ЦАРЬ ЦАРЕЙ, БЫЛ ЗДЕСЬ В 5 ВЕКЕ ДО Н.Э.
КТО СОТРЁТ ЭТУ НАДПИСЬ, БУДЕТ ДУРАК.'
Самая новая надпись находилась не на стене, а рядом. Большие чёрные буквы информировали всех, знающих фарси или английский, что дальнейшее оставление надписей на историческом памятнике категорически запрещается.
Выходить из Персеполиса решили, как все люди, через главные ворота с кассиром. «А что если догадаются, что мы пролезли?» — обеспокоился Влад. «Вот и увидим,» — отвечал я. И мы пошли.
Со спокойным выражением лица мы прошествовали мимо усатого контролёра на свободу и, не успели пройти пятнадцати шагов и подумать: «Ну вот, а мы боялись,» — как услышали окрик догоняющего нас полицейского:
— Where is you ticket? Билет?
— У нас нет билета. Билет очень дорогой. У нас нет столько денег, и мы обошли с другой стороны, — отвечали мы по-английски, указуя на бесплатный путь.
— Ticket! Билет! — и он повёл нас в кассу, предлагая купить билет. Но у нас не было такого количества денег, что мы и объяснили кассирам.
— Police! Police!
Я даже и не подумал, сколько беспокойства могут проявить иранцы из-за каких-то двух билетов по 15.000 риалов!.. Когда же мы твёрдо отказались платить (в подтверждение чего я вытащил из кармана все наличные деньги, их оказалось пять тысяч и металлическая мелочь), полицейский с мрачным лицом повёл нас прочь от Персеполиса.
— И куда вы сейчас собирались? В Шираз? — спросил нас полицейский, когда мы отошли шагов на пятьдесят. В таком туристском месте, как Персеполис, даже полицейские знают английские слова; это радует.
— В Шираз, — отвечали мы.
— Идите в Шираз. Спасибо. — сказал полицейский по-английски и отпустил нас, и мы продолжили научное путешествие.
Шираз — весьма старинный и интересный город, но мы с Владом лишь быстро прошли по нему пешком. В центре Шираза, около древней крепости, целая улочка была заполнена менялами, пытающимися незаконно приобрести доллары. Клиентов было немного. Влад решил сбыть двадцать долларов, и менялы устроили ожесточённый торг с нами и друг с другом, предлагая разный курс — от 3000 до 4500, а один даже 4700. Влад, одолеваемый мечтами и смущаемый таким разнообразием, думал, что вот-вот за углом ему предложат 5000, а то и больше риалов за доллар, но таких предложений почему-то не поступало. Когда же он решил, наконец, поменять по 4700, продавец денег спокойно отсчитал 92.000, а на вопрос «А ещё 2.000?» достал бумажку в 2.000 риалов, показал на себя и невозмутимо отвечал: «It is for me. Komission!»
По пути к нам присоединился молодой человек, который активно пытался с нами общаться на малопонятном английском языке. Только три километра спустя нам удалось избавиться от него.
Мы начали стопить на окраине Шираза. Весьма быстро нас подобрала легковушка, следующая в Казерун, на полпути до Бушира. Вопрос оплаты водителя не волновал, поскольку в бардачке у него лежали солидные пачки денег. Устроившись с Владом вдвоём на переднем правом сиденье, мы продолжили путь на юг. Ибо двое на переднем сиденье, и даже двое на водительском сиденье, в Иране не редкость. Вы можете увидеть восемь или даже десять человек, вылезающих из одной легковой машины обыкновенных размеров, и подумать: как они там помещались? Помещаются, однако.
Большинство встреченных нами иранцев не уважают свою нынешнюю власть. Всем кажется, что когда-то давно, в начале семидесятых, при шахе, была настоящая жизнь, а вот теперь, после революции, стало значительно хуже. Плохими результатами революции считаются: женщины в чёрных одеждах, инфляция, дороговизна, несвобода и проч. «Почему же они поддерживают эту власть, если им она не нравится?» — подумает недогадливый читатель. Но ведь и у нас, в России, большинство людей недовольны своим правительством! И тоже вспоминают, что вот когда-то, в далёких 1970-х всё было хорошо…
Но этот водитель (кстати, хорошо говоривший по-английски) считал иначе. До революции в Иране практически не было собственной промышленности. Машины, телевизоры, всяческую технику привозили с Запада. 80 % товаров были импортными. А из Ирана странам запада продавали за бесценок нефть и прочее сырьё. Теперь наоборот — 80 % товаров отечественного производства. Это хорошо, объяснял водитель, это — экономическая независимость. Иран вполне может обеспечить себя и сырьём и товарами. Да, инфляция, всё дорожает, но кто работает, тот и зарабатывает соответственно.
Дорога шла по пустынной местности. Коричневые горы, ни одного зелёного пятнышка. Попадались коричневые, как муравейники, деревни из глинобитных домиков. Солнце подогревало. Мы ехали на юг.
…Общаясь с водителем, мы достигли некоего источника, можно сказать — оазиса. Целый ручей вытекал из многочисленных шлангов, воткнутых в подножие горы. На берегах этого ручья, в тени дерев, умывались, сидели, стирали, торговали, пили чай, играли в шахматы, общались местные жители. Источник оказался настоящим культурным центром.
Умывшись из этого источника, мы продолжили путь. Скоро нас выгрузили на повороте на Казерун, где мы были сразу атакованы толпою иранских мальчишек, пытавшихся продать нам какие-то сладости и мороженое.
Не прошло и нескольких минут, как нас подобрал «новый иранец» на крутом джипе. Внутри работал охлаждающий кондиционер: снаружи +40, в машине +20. Играла музыка (турецкая: иранцы, как и многие наши соотечественники, любят слушать музыку, пришедшую с Запада). Водитель жил в Бушире, занимался бизнесом, а также бодибилдингом. Опаздывая на тренировку, он мчался по трассе с максимально возможной в Иране скоростью — почти 120. Российские водители на наших дурных дорогах выжимают из таких джипов 150–160, но в Иране не принято торопиться сверх меры.
Дорога спускалась вниз. После Исфахана и Шираза, находящихся примерно на 1500 м выше уровня моря, мы попали в прибрежную долину. По сторонам дороги росли финиковые пальмы — целые плантации. Вскоре мы прибыли в Бушир. Водитель отправился на тренировку, а мы — искать берег.
— Бебахшид, sea (море) коджаст?
— ??
— Sea, залив, Persian golf (рисую на бумаге море и теплоходик) — коджаст?
Догадался. Вон туда. Спасибо.
Густая, влажная темнота. Тепло и сыро. Мы сидим на бетонном парапете набережной. Вдалеке светится тусклыми огоньками теплоход. Шумит море… Интересно, водятся ли здесь большие, толстые рыбы?
Сегодня первое сентября 1997 года. Ровно год назад я покинул на грузовом теплоходе город Магадан, бухту Нагаево и отправился в путь по Охотскому морю (бассейн Тихого океана). За год довелось побывать и на Белом, и на Баренцевом море (бассейн Северного Ледовитого океана), и на Финском заливе (бассейн Атлантики), — можно сказать, за год побывал на водах четырёх океанов планеты.
Сидим на набережной. Тихо, пустынно. Но вот появляются два человека, которые интересуются нами. Эти люди (одного звали Фархад, а другого забыл) по происхождению оказались иранскими азербайджанцами из города Рашт, а служили они на подводной лодке. Объяснялись мы на плохом английском, картинками и жестами.
— А ночевать где будете? — спросили они.
— Да где угодно, в любом парке или на набережной, — отвечали мы.
