— Мы бы рады позвать к себе, но нам нельзя: мы живём в военном общежитии, — отвечали они. Но чтобы нас обрадовать, один из них сходил за едой и вскоре принёс нам хлеб, огурцы, помидоры и бутылку «Parsi-Cola».
Обменялись адресами с дружелюбными азербайджанцами и разошлись. У одного из них осталась моя шариковая ручка. «Ничего, куплю новую, не догонять же их,» — подумал я. Но вот случайный похититель ручки догнал нас: извините, мол, ваша ручка! Попрощавшись ещё раз, мы разошлись в разные стороны во влажной темноте.
Мы шли по берегу Персидского залива и искали место, где лучше заночевать. Редкие фонари освещали набережную, редкие люди проходили по ней. И тут мы увидели удобное место — некое подобие хижины из пальмовых листьев. Туда мы и направились.
Как оказалось утром, вокруг находился старый Буширский порт, а в хижине этой днём, в пекло, солдат-охранник порта прятался от солнца. Сейчас солдата не было, да и то, что мы в порту, тоже не очень было ясно. Но только мы начали раскладываться на песчаном полу хижины, из темноты проявился солдат с винтовкой. Английского он не знал.
«Можно ли здесь переночевать?» — спросили мы, делая лежательные движения и издавая храповые звуки.
«Здесь нельзя ночевать, здесь змеи,» — отвечал солдат, делая прогонятельные движения и изображая рукой змею.
«Спасибо, извините,» — отвечали мы, делая собирательные движения, и действительно, собрались и перешли на другое место.
Как только мы разложились на набережной, которая была практически пустынна, к нам подошёл другой человек, уже не солдат, просто поздний прогуливающийся.
— No, no! — сказал он.
— Why? — удивились мы. — We want to sleep here! (мы хотим здесь спать!)
— It is danger (опасность)! Danger! It is… it is… it is…
Ali Baba, — предупредил он.
(Для недогадливых. Али Баба — разбойник; имелись в виду разбойники, то есть воры, которые могут украсть наши вещи.)
— No problem, — отвечали мы.
Но человек не успокоился. Сходив куда-то, он принёс и подарил нам пластмассовый кувшин со льдом и водой. Иранцы любят, ложась спать, ставить рядом такие кувшины, чтобы ночью пить. И вот, увидев, что мы не имеем питьевого кувшина, он принёс его.
Поблагодарив человека за его беспокойство, мы улеглись окончательно. Видимо, пригласить нас ему было некуда, или выглядели мы уж слишком удовлетворённо, чтобы куда-нибудь идти. «Хорошо, что туалетного кувшина с длинным носиком не догадался принести,» — думал я, засыпая.
Мы проснулись на набережной Персидского залива, в отдалённом городе Бушире. Все вещи были при нас, «Али Баба» не появился. Правда, всё отсырело, даже бумаги внутри рюкзака: 100 % влажность.
Солнце тоже проснулось и уже в утренний час температура поднялась примерно до +35.
Мы собрались и отправились искать площадь Годс, где в 10.00 утра хотели встретить Олега Моренкова.
…Вскоре мы нашли площадь Годс, и там, в тени пальм, уселись ждать.
По причине жаркой погоды я одел короткие (по колено) штаны, забыв исламские приличия, и никаких вопросов это не вызывало — по причине отсутствия людей на площади Годс.
Когда Моренков, по обыкновению своему, не появился, мы с Владом решили найти почту и телефон и позвонить в Москву, ибо давно уже не звонили.
В Бушире, по-видимому, несколько почт («постхуне»), не меньше двух, так как редкие спрошенные нами люди посылали нас по разным направлениям. Наконец, один из людей, проезжавший мимо на мотоцикле, в ответ на наш вопрос предложил нам позвонить у него из дома, активно зазывая нас.
Мы согласились. Пройдя по узким улочкам, мы попали во двор. Во дворе росли финиковые пальмы и стоял одноэтажный дом этого человека. Дома, действительно, был телефон, но позвонить в Москву нам не удалось, так как мы не знали, как выйти из Ирана в международную сеть. Мы пробовали набрать 0, или 9, или 8, и т. д., но эффекта не было. Так мы и не позвонили. Хозяин тоже не знал, как выйти в международную сеть. Решить проблему нам никак не удавалось, потому что мужик не знал ни слова по- английски.
Но сделать что-нибудь хорошее он хотел, и предложил нам поесть. Мы активно отказались: всё же хотелось найти почту и позвонить. Тогда он залез на пальму во дворе, угостил нас финиками, а затем взял свой мотоцикл и пошёл показывать нам истинное направление почты.
Пока мы шли из «телефонного дома» по узкой улочке обратно на большую улицу, нас окликнул другой человек:
— What are you from? (откуда?)
— Russia, Москва!
— Why Iran? (почему?)
— Iran beutiful! (прекрасно!)
— Why beutiful? Not free! Not free! (Почему прекрасно? нет свободы!) — и, сообщив нам это, человек скрылся.
Когда мы вышли на улицу, наш предыдущий знакомый уже стоял там со своим мотоциклом. «Он ещё хочет нас на почту отвезти,» — подумал я. Получилось почти так, как я думал. Вызвав из небытия такси, человек что-то сказал таксисту, дал ему 500 риалов (0.1 доллара), посадил нас в такси, и мы поехали на телефонную станцию. Сам мотоциклист ехал своим ходом рядом.
Телефонная станция и впрямь находилась недалеко. Попрощавшись с благожелательным человеком, мы пошли на телефонную станцию. Перед входом стояла будка, в ней сидел вахтёр-полицейский.
Я показал на пальцах телефонную трубку и спросил «коджаст» (где). Полицейский с неудовольствием показал мне на мои короткие штаны и произнёс нечто, эквивалентное русскому «Вай-вай-вай! Как же так можно!» Пускать на телефон в таком развратном виде он меня не хотел. Пришлось достать из рюкзака оранжевые штаны и надеть их поверх коротких. Теперь всё в порядке, телефон вон в ту дверь.
Телефонистки (как и все женщины, в тёмных покрывалах), хотя и знали английский в среднем иранском объёме, при заказе разговора западные цифры не восприняли. Пришлось написать иранскими цифрами. Я заказал и заплатил за три минуты, но когда меня соединили, проговорил пять, не заметив того. Поэтому на выходе меня остановили и попросили доплатить 10.000 риалов. Я попробовал посопротивляться:
— Я хотел три минуты, и заплатил за три минуты, и говорил три минуты, а почему ещё 10.000 риалов?
— Вы говорили пять минут!
— Я говорил три минуты, а если бы говорил больше, вы бы меня выключили.
— Вы говорили пять минут, как показывает наша аппаратура.
Позвали полицейского, который меня не пускал без штанов. Тут я сдался, с доплатил 10.000 риалов, и мы пошли на набережную.
На набережной было жарко и пустынно. В середине дня благоразумные иранцы предпочитают сидеть по домам. Тут я опять снял верхние штаны и принял неправильный вид, оказавшись в шортах.
Но долго ходить в таком виде по общественной набережной мне не пришлось. Навстречу ехал мотоциклист. Остановился, что-то говорит.
— Бебахшид, ман фарси баляд нистам (не знаю по-персидски), — говорю я.
