знали английского языка. Правда, как только я вслух и по-русски высказал всё своё презрение к турецким телефонам, среди звонящих обнаружилась грузинка, которая в доступной форме указала мне путь к телефонизму. Позвонив домой, я узнал от своих родителей, что избежавший заточения Вовка Шарлаев знает о нашей судьбе и будет ждать нас ещё сегодня и завтра в условленном месте, у ворот нашего консульства в Алеппо.
Мандарины в Антакии оказались значительно дороже Батумских, но сильно дешевле московских. В то время как мы удалялись от центра города, цены падали, и мы с удовольствием избавлялись от оставшихся у нас турецких лир. Наевшись и нагулявшись до неподвижности, мы осели на одной из автобусных остановок на окраине города, на шоссе, ведущем к сирийской границе.
Пока мы сидели и думали, где бы раздобыть чай и переночевать, к нам подошли два смуглых гражданина. Они заинтересовались нашей сущностью, и, недоумевая, как белый человек может жить на автобусной остановке, позвали нас к себе в гости. Люди оказались курдами, представителями самой крупной в мире нации, не имеющей своего государства.
Курды населяют огромную территорию, включающую восточную часть Турции, северную часть Ирака и Сирии, а также западные провинции Ирана. Общая численность курдов неизвестна, но, вероятно, их 40–50 миллионов. Стремление курдов обзавестись своим государством доставляет головную боль турецким властям. В районах, заселённых преимущественно курдами, сконцентрировано большое количество турецких войск, вводится комендантский час, ограничено передвижение туристов и автостопщиков. Однако сии два курда, пригласившие нас в гости (вопреки опасениям официальной Анкары), вовсе не мечтали взять нас в заложники, а были вполне нормальными, восточно-гостеприимными людьми.
Мы перешли улицу, сели на микроавтобус (хозяева великодушно заплатили за нас) и вернулись в городской центр. Темнело. В квартале схожих бетонных домов нашли нужный, поднялись по узкой, крутой лестнице на второй этаж и попали в обыкновенную турецкую квартиру.
Мебели было немного, больше ковров и детей. На единственный диван посадили нас. Наше внимание привлёк известный прибор для приготовления чая, стоящий в шкафу. Хозяева, как и мы, именовали сей прибор «samovar», а вот надписи на нём были арабскими.
Поскольку мы не знали турецкого языка, рассказывать о себе пришлось жестами и картинками. Вскоре принесли чай и еду; ели все вместе, постелив скатерть на полу. Чай пили маленькими рюмочками. Один из детей принёс свой школьный учебник, на первой странице которого красовался портрет Ататюрка — ну точно как у нас Ленин.
— Ататюрк! — показал школьник.
— Турция — Ататюрк, Иран — Имам Хомейни, только вот с такой бородой, — отвечал я.
Мы подарили открытки с Москвой и пару металлических монеток в качестве сувениров. Поскольку у хозяев в доме не было свободного места, на ночь нас отвели в гостиницу, оказавшуюся неподалёку. Второй раз в жизни я оказался в зарубежном «хотеле». Первый раз это случилось полтора года назад, в Иране, когда я в первый раз в жизни выехал в дальнее зарубежье. Тогда, тёплым звёздным вечером, в маленьком и весьма удивительном для меня городке Маранде на меня, не желавшего расплачиваться с водителем, собралась посмотреть целая толпа. К счастью, один из людей оказался англоговорящим и отвёл меня сперва в харчевню, а затем и в гостиницу, где (тоже на втором этаже) я и заночевал. На этот раз история повторилась.
Сия турецкая гостиница находилась вдали от оживлённых улиц и была относительно дешева. Сыграло свою роль и то, что устраивали нас местные жители (которые, разумеется, представляли себе реальные, а не завышенные для интуриста цены). За нас было заплачено два миллиона турецких лир, и мы, поблагодарив и попрощавшись с курдами, поселились вдвоём в пустом четырёхместном номере.
На нашем этаже находился туалет, а внизу ещё и душ, и мы провели вечер, занимаясь помывкой, стиркой и просушкой отсыревших вещей. Весь номер завесили своими вещами — к счастью, других постояльцев не было. Завели будильник и блаженно завалились спать.
Рано утром мы проснулись, собрали все просыхающие вещи, которыми завалили номер, и выписались из гостиницы. Было около шести утра, город был ещё безлюден, только ветер перегонял по улицам обрывки старых шуршащих газет и полиэтиленовые пакеты.
Мы шли по утренней Антакии в направлении сирийской границы. Мимо нас проезжали редкие машины и частые микроавтобусики, полные людей. Мы ещё не привыкли к тому, что в юго-восточных странах можно ездить бесплатно практически на любом транспорте, и сперва избегали их. Однако, вскоре одна из «маршруток» подобрала нас, не смущаясь нашим предупреждением 'Отостоп, парасыз (бесплатно)', и мы проехали километров двадцать. В утреннем тумане проплывали за окном зеленеющие поля и многочисленные деревни. Нас высадили на каком-то повороте, откуда мы застопили новую маршрутку, следующую в последний приграничный посёлок Рейханли.
Восемь километров от поворота на Рейханли до границы мы хотели пройти пешком, но сие не удалось: водитель большого красивого грузовика угадал нашу сущность, и на его машине мы преодолели последние километры турецкой территории.
Вот и граница. Турки быстро поставили нам аккуратные штампики, подтверждающие выезд из их страны, и мы покинули Турцию.
Турецкий город Антакия, в котором мы сегодня ночевали, уже давно является предметом территориального спора. Сирийцы считают Антакию и её окрестности своей исторической территорией. Однако история вопроса весьма запутана, и с тем же правом на Антакию может претендовать Италия: ведь это и есть древняя Антиохия, один из известных городов Римской империи. В общем, чтобы турки и сирийцы не подрались между собой, — между турецкой и сирийской таможней находится не меньше полутора километров как бы нейтральной земли, населённой лишь турецкими солдатами и плакатами 'Фотографировать запрещено'. Слева от дороги мы увидали развалины какой-то крепости, но это оказалась вовсе не сирийская таможня, а, вероятно, турецкая наблюдательная база.
В конце концов мы добрались и до сирийской таможни. Она была увенчана флагами. Всюду — портреты президента Сирии Хафиза Асада и его бородатого сына.
Сирийские таможенники, пуская в свою страну иностранцев, проявляли бдительность. Вот перед нами в очереди стоит молодой француз, приехавший на автобусе. Сириец вертит в руках его паспорт, полный виз и штампов, разглядывает их и вопрошает по-английски:
— Хм… Посещали ли вы Израиль?
— Нет, нет, — испуганно отвечает француз.
— Хм… А есть ли у вас в паспорте израильские штампы?
— Нет, нет!
— Хм… — таможенник продолжает разглядывать необычный паспорт, — а это что ещё за штамп?!
Подозрительный штамп оказался печатью аэропорта Коломбо, и французу было милостиво позволено посетить Сирию.
Вот и другой подозрительный элемент с красным советским паспортом; оказалось, дагестанец. У него нет не только израильской, но и сирийской визы, и пускать его в страну не хотят. Дагестанец возмущается (на русском языке):
— Раньше всэгда простой был: заплатыл — поехал!
Я выступаю в роли переводчика, объясняю, что раньше визу ставили на границе, а теперь — только в аэропорту. Или нужно вернуться в Турцию и получить сирийскую визу в посольстве Сирии в Анкаре.
Дагестанец, ругаясь на сирийцев и на свою неудачную судьбу, извлекает свой чемодан из автобуса и возвращается в Турцию.
Что же касается нас с Андреем, израильских виз в нашем паспорте не просматривалось. Нас, как и прочих въезжающих, заставили заполнить учётную карточку, в которой были такие пункты: имя, фамилия; имя отца; имя матери; дата рождения; адрес в Сирии и т. п… Эти карточки заполняются в двух экземплярах, один сдаётся тут же при въезде, а другой нужно беречь до выезда. Наконец, все формальности окончены, и
