— Поезд стоит из-за вас! — вещал он по-английски, склонив к нам своё тело с очкастым чёрным лицом. При этом он сложился почти вдвое, так как мы сидели, а переводчик был длинён. — Да, из-за вас! 50 копеек это в кассе, а здесь платите 65 копеек или выметайтесь вон!!
Мы собрались и вышли вон. Тем более что это было уже вне города, а мы и не хотели ночевать на самой плотине, а где-нибудь посередине, в пустыне, вдали от людей и полицейских. Платформа была темна и пуста. Билетёр, высунувшись из дверей, что-то прокричал машинисту и нам вдогонку, и поезд уехал.
— Нехороший город! — кричали мы ему вслед. — Нехорошая страна!
Это была глупость — ругаться из-за 15 копеек. Но, во-первых, мы и хотели выйти посередине, а, во- вторых, нас уже утомил Египет и мы не могли упустить возможность устроить такой скандал.
Конечно, мы придавали излишнее значение некоторым свойствам Египта. Не стоило забывать и добродушных дайверов, пускавших нас ночевать на пароходики в Шарм-эль-Шейхе и Хургаде; доктора Мохамеда, от коего мы получили все блага мира в Асьюте; монастырь святого Антония; весёлого мужика в оазисе Фарафра, который говорил: это не чай, ребята, а вода; продавца папирусов, вписавшего нас в Асуане близ мечети; всё же встречавшихся бескорыстных водителей, провёзших нас уже не одну сотню километров…
Но нам в тот момент виделось лишь иное: полицейские на верблюдах, писающих на место нашего ночлега у пирамид и желающих бакшиш; гостиничные сотрудники, прогоняющие нас с просторных пляжей, предназначенных только для постояльцев их хотелей; гаишники, высаживающие нас из одних машин и сажающие в другие; солдаты, препятствующие нашему ночлегу на морском берегу; ресторанщики, желающие получить с нас пять фунтов за стакан кипятка; и вот этот гнусный билетёр, вместо 50 копеек пытавшийся получить 65… Вот как развратились мы, путешествуя по блаженным землям Сирии и Иордании!..
Вскоре мы уже ехали по дороге, ведущей на плотину, в кузове грузовичка, выбирая место для ночлега. Другие египтяне, сидящие там же в кузове, мечтали получить в подарок наши «саа» (часы), но мы отказались и покинули машину в каком-то, как нам казалось, наиболее пустынном месте.
Пока мы выгружались, мимо проехала машина с полицейским внутри, но мы не придали этому значения. Сошли с трассы и удалились в пустыню, которая оказалась здесь не песчаной, а каменистой.
Мы прошли метров сто от дороги и уже, было, разложили спальники, коврики и другие вещи, как нам послышались голоса. Вдали, со стороны трассы, почудился свет фонариков. Мы были уже «на стрёме». Наверное, это полицейские ищут нас, чтобы отвезти нас в гостиницу! Похватали вещи и бегом, через камни, ямы и колдобины, переместились в другое место.
Ух! Вроде бы, спасены. Свет фонариков был виден вдали, но полицейские оказались ленивы и, вероятно, не найдя нас, сели в машину и уехали. Мы же, на этот раз сильно не раскладываясь, легли спать в боевой готовности.
Ночью никто нас больше не искал. К утру стало прохладно (спали без ковриков, прямо на камнях, опасаясь ночного аврала), но уже в шесть утра южное солнце опять согрело нас. Встали и пошли на трассу, по дороге подобрав предмет одежды, утерянный вчера во время «побега».
В порту наблюдалось оживление. Пассажиры с мешками и тюками вяло тусовались на «площадке ожидания» перед входом в порт. Работали две харчевни (вероятно, только раз в неделю они собирают урожай денег). Поскольку до начала посадки на пароход было ещё далеко и кассы были закрыты, мы подсели в одну из едален.
В Египте существует три типа народных столовых, где едят:
1) Кошери — рассыпчатую смесь из варёного риса, макарон, бобов и чечевицы, поливая всё это соусом. Тарелка такой еды стоит, в зависимости от величины порции и статуса заведения, от одного до двух с половиной фунтов. Мы называли эти едальни «рисочная» и любили их. Некоторые рисочные очень цивильно выглядят, с официантом, который принимает заказ и на блюде приносит еду, с зеркалами и чистыми столиками. Некоторые, попроще, торгуют едой только на вынос, накладывая её в пластмассовые коробочки. Чая здесь никогда нет, только обычная запивочная вода и иногда, в дорогих местах — газировка.
2) Фуль. Стандартная лепёшка хлеба стоимостью 0.05 фунта разрезается надвое. В каждую из половинок накладывается фасолевый суп, который тут же непрерывно готовится в большом металлическом кувшине. Поверх (или вместо) фасоли в «бутерброд» могут засунуть размельчённую котлетку, винегрет, помидоры или другую еду. Два бутерброда продаются за фунт. «Фулятницы» обычно менее опрятны, чем «рисочные».
3) В третьем виде народной едальни употребляют в основном кальяны и чай, при этом играя в шахматы, нарды, карты или другие игры. Такие «кальяночные» нам попадались ещё в Турции, но здесь они более дурны и порой служат пристанищем самого странного, навязчиво-неприятного народа. До сих пор помню наше с Гришей удивление, когда мы сидели в такой кальяночной, пили чай и вдруг по запаху обнаружили, что очко туалета находится прямо в чайном зале, отгороженное от нас всего двумя стульями!
Вот три вида традиционных египетских закусочных, где всегда толпится народ. Все остальные едальни, как правило, более дорогие, содержат большой ассортимент разнообразных блюд и посещаются лишь редкими богатеями и туристами. Да, забыл: популярен и дёшев в Египте обыкновенный серый лепёшечный хлеб, стоящий в пекарне всего 5 египетских копеек — пиастров. На один доллар выходит 65 лепёшек, это не меньше пяти килограмм хлеба.
Однако, когда я пошёл делать закупки хлеба на дорогу, мне пытались всучить сорок хлебов в цену шестидесяти. Потребовалось долго качать права, прежде чем хлебопёки выдали мне недостающие двадцать.
Итак, наша едальня относилась ко второму типу — сэндвичи и фуль. Сиденьями и столами там служили традиционные египетские ящики из пальмовых досочек. Их используют и как сиденья, и как тару для хлеба, и как клетки для живых кур, продаваемых на вес. Мы заполнили своими телами и рюкзаками пол-харчевни. Впрочем, и выручку продавцу мы сделали большую, так как мы решили проесть все деньги сверх 77.50, остававшихся у нас на паром. Продавец суетился, изготовлял нам сэндвичи и варил бесплатный кипяток для нашего чая.
Увидев у продавца старый магнитофон, мы попросили поставить нашу кассету — поностальгировать. «Песни нашего века», привезённые нами из России, звучали на всю округу. Продавец слушал русскую музыку и, наверное, был доволен прибылью, полученной от скормленных нам сэндвичей.
Так мы провели не меньше часа. Наконец, движение народа показало нам, что открылась касса. Мы попрощались с продавцом, забрали «Песни нашего века» и устремились за билетом.
Завидев нас, нарисовались очередные добровольные помощники — меняльщики денег по ложному курсу. Один из них, с гордым видом показывая нам пачку суданских динаров, хвастливо произнёс:
— Суданыс!
— Хадия? (Подарок?) — с улыбкой тянемся за деньгами.
Меняла с улыбкой отодвигает деньги от нас подальше.
— Алла (показывает пальцем на небо) хадия! (Бог подаст!)
В кассе нас ждало маленькое огорчение. Оказывается, билет на паром стоит не 77.50 (арабы пишут W.O·), а 88.50 (М.О·). «В Асуане билет стоит 77.50! Вы перепутали! вы перевернули W.О[AK1] · вверх ногами!» — настаивали мы. «В Асуане 77.50, а здесь 88.50', — объяснял нам кассир. Вскоре оказалось, что даже имеющие билеты вынуждены здесь доплачивать 11 фунтов непонятно за что и получать загадочные дополнительные бумажки.
Лишь позже удалось познать сущность 11 дополнительных фунтов. Шесть фунтов стоила первая бумажка, символизирующая питание на пароме. Два фунта стоила вторая бумажка — «напитки» (два стакана чая). Оставшиеся три фунта — третья бумажка, некий «билет в порт». Билет нам могли продать только вместе со всей этой нагрузкой. Лишних денег у нас уже не было — мы уже превратили их в сэндвичи и хлебные лепёшки! Но мы быстро активизировались и «настреляли», не отходя от кассы, недостающие
