Губы растянулись в самодовольной усмешке. Герда с ужасом поняла, что ей не обмануть Джордана. Он прекрасно осознает свою силу и чувствует каждое движение ее изнывающего от желания тела.
Собрав остатки гордости, она резко отвернулась и прошептала:
— Нет. Я не собираюсь быть орудием в твоих грязных делишках. Не собираюсь вместе с тобой измываться над Стюартом. Пусти!
Упершись ладонями ему в грудь, она попыталась оттолкнуть мужчину. Джордан с ласковой усмешкой взглянул на изящные руки:
— Да… а если я не хочу тебя отпускать? Занятно наблюдать, как ты борешься сама с собой. Ах, какой накал страстей! Она не хочет быть орудием. Силенок маловато, чтобы решать, чем хочешь быть, а чем нет.
Герда почувствовала, как его грубые объятия стали крепче. Словно робот, медленно и безжалостно Джордан прижал ее к себе. Она неистово завертела головой, пытаясь уклониться от его губ, но задохнулась в поцелуе.
— Прекрати, — на секунду вырвалась она. — Вспомни, что ты сказал тогда, в ресторане, в ту ночь. Помнишь?
— И что же я сказал?
— Что ты никогда не притронешься к женщине, если… — Голос изменил ей.
Герда, насколько можно, прогнулась назад. Разъяренная, она не понимала, что сопротивление только еще больше возбуждает Джордана.
— Что было, то прошло, — с устрашающей вкрадчивостью выдохнул он. — Сколько тебя помню, ты всегда руководствовалась здравым смыслом, а не чувствами. А это своего рода провокация, против которой не устоит ни один нормальный мужчина.
— Тебя лично я никогда не провоцировала.
— Серьезно? Ну-ка, посмотри на меня. Посмотри, посмотри, если, конечно, тебе нечего скрывать.
Эта ласковая насмешка подействовала успокаивающе. Герде показалось, что ее с головой накрыла теплая волна томной слабости.
— Два раза ты точно не имела ничего против, насколько я помню. Что, скажешь — неправда? Тогда я даже поверил, что нравлюсь тебе. Неужели я так сильно изменился?
Она все еще продолжала бороться с собой, со страстным желанием, охватившим ее всю без остатка. Боролась, хотя знала, что битва безнадежно проиграна.
— Нет, каким ты был, таким и остался, — упавшим голосом подтвердила она скорую капитуляцию. — Как и прежде, используешь людей. Все такой же бессердечный, жестокий эгоист и…
— Эгоист? — Ни один мускул не дрогнул на его лице. — Потому что не скрываю, что хочу любить тебя?
— Тогда бы ты не позволял себе так обращаться со мной. — Герда захлебывалась от возмущения. — Да и что ты знаешь про любовь? Хотя если ты имеешь в виду секс, то мог бы не прогонять Диану.
Он расплылся в нагловато-похотливой улыбке:
— А может, я не хочу с Дианой. Может, я хочу с тобой.
Герда рванулась, до конца не веря, что в человеке может быть столько животной грубости. Ее колотило. Она уставилась на Джордана глазами, полными боли и унижения:
— Боже, как ты отвратителен. Ненавижу тебя! Ненавижу!
Он медленно опустил руки, и в какой-то миг Герда испугалась, что он ударит ее. Но Джордан лишь криво ухмыльнулся, до того ехидно, что она подумала, лучше б уж ударил:
— Так, значит, отвратителен? Так же отвратителен, как тогда? — Он, не отрываясь, смотрел в ее испуганные глаза, потом задумчиво произнес: — Сейчас увидим, кто здесь отвратительный. Пойдем, я тебе кое-что покажу.
Герда почувствовала, как страх холодными коликами пробежал по телу. Джордан еле сдерживался и почти перешел на крик:
— Только не надо строить из себя оскорбленную невинность. Ты в состоянии постоять за себя, когда надо.
Ничего не видя из-за слез, Герда молча зашагала к дому. Словно в тумане, до нее долетал звук его шагов сзади. Около калитки Джордан поравнялся с ней и нечаянно задел плечом. Герда отскочила как ужаленная. Он прошел мимо и открыл дверь в кабинет.
В комнате было темно. Сгущавшиеся сумерки, казалось, предвещали беду. Герда застыла на пороге. Где-то в подсознании мелькала мысль, что ей грозит опасность и что эта опасность исходит от Джордана. Он потянулся к выключателю, и свет засеребрил взъерошенные волосы. Джордан взял графин с виски и плеснул немного в стакан. Движения его были резкими, нервными. Он едва владел собой. Подойдя к Герде, он буквально впихнул стакан ей в руку.
— Нет, спасибо. Я…
— Как угодно. — Джордан выпил сам.
— Так что ты хотел? Если опять что-нибудь насчет Стюарта, я не хочу слушать. На меня не рассчитывай. Завтра я уеду и больше его не увижу. Никогда. Я не собираюсь участвовать в твоих махинациях. Стюарт сам знает, что ему надо. Оставь его в покое, он и так несчастен. — Она сорвалась на крик. — Ты, слышишь? Я ни за что не буду помогать тебе! Ни за что!
Делая вид, что ничего не слышит, Джордан сосредоточенно копался в черном портфеле, вытаскивая и запихивая обратно какие-то бумаги. Наконец в его руках появилась большая желтая папка-конверт. Джордан открыл ее и высыпал содержимое на стол — цветные фотографии, пожелтевшие обрывки каких-то листков, чистые глянцевые листы разных форматов и какой-то рисунок, напоминающий эскиз или план.
Джордан выпрямился и с абсолютно непроницаемым лицом сквозь зубы процедил:
— Вспоминаешь?
Герда не могла произнести ни слова. Сердце так колотилась, что уши закладывало.
— Посмотри внимательней.
— Откуда они у тебя?
— Сотрудники нашего бюро постарались. Я уже в пятницу получил все эти сокровища.
Герда силилась понять, что он такое говорит, но голос звучал как будто из другого мира. Джордан взял одну из фотографий и, подняв на свет, стал разглядывать с критическим прищуром. Потом взял еще одну и, смерив ее таким же оценивающим взглядом, положил оба снимка на папку.
Герда зажмурилась и схватилась за края стула, чтобы не упасть. Конечно, так она и знала. Это те фотографии. Но как Джордан смотрит на нее! В глазах столько ненависти и отвращения, как будто это какое-нибудь грязное порно. Невольно Герде стало нестерпимо стыдно. Но как ему удалось получить их? Откуда она могла знать, что он все поймет? Что он догадается? Тогда, четыре года назад, она не могла предвидеть, что будет так мучительно больно за то, что пришлось сделать в силу сложившихся обстоятельств.
Джордан безучастно взглянул на нее:
— Ну что, Афродита? Должен признать, ты была очаровательной, хотя еще чувствуется подростковая угловатость. — Он потянулся за графином. Казалось, ему все равно, слушает Герда или нет. Он как бы рассуждал сам с собой. — А страшно было в первый раз, да? Небось неуютно себя чувствуешь, когда кто-то через объектив рассматривает все твои прелести? Да, должен признать, фотограф — настоящий художник. Если не брать во внимание нелепую ненатуральную морскую пену. А так, просто слышишь крик чаек и представляешь, как накатывают огромные волны, и этот туман… Ну и конечно, маленькая Афродита, появляющаяся из морской пены, — сухо добавил он.
— Он клялся, что меня никто не узнает, — упавшим голосом отозвалась Герда. — Говорил, что они для частной коллекции, что ему нужна именно непрофессиональная модель, и…
— Ага, то есть ты единственная, кто ему подходил? Тебе не кажется, что ты себе немного льстишь?
— Я ненавидела себя за это, но он умолял, канючил, предлагал фантастический гонорар. Я послала его ко всем чертям, но потом кое-что произошло… Мне очень нужны были деньги, и я… — Она осеклась. Беспощадный в своей подозрительности, жестокий взгляд словно говорил: «Пой, птичка, пой. Думаешь, я верю хоть одному твоему слову?» Герда спрятала лицо в дрожащих ладонях. — Зачем они тебе? Чего ты
