Паровой дом (пер. В. Торпакова)

Вскоре отверстие стало достаточным, чтобы пропустить большого зверя.

Но зверь не появлялся.

Возможно, шум, поднятый нами вокруг западни, заставил пленника забиться в самый отдаленный угол его тюрьмы? Может быть, он ждал лишь благоприятного момента, чтобы выскочить одним прыжком, опрокинуть того, кто встанет у него на дороге, и исчезнуть в глубине леса.

Это был тревожный момент.

Я увидел, как капитан Худ сделал несколько шагов вперед, держа палец на спуске карабина и маневрируя так, чтобы заглянуть в самую глубину ловушки.

К тому времени брус был поднят до упора, и свет широкой струей хлынул в отверстие.

В этот миг легкий шум донесся из-за стены, затем глухое храпение или, вернее, громкое позевывание, которое показалось мне весьма подозрительным.

Явно, зверь был там, он спал, и мы внезапно его разбудили.

Капитан Худ подошел еще ближе и направил свой карабин на темную массу, которая шевелилась в полутьме.

Вдруг в глубине что-то задвигалось. Раздался крик ужаса, и тотчас послышался возглас на хорошем английском языке:

— Не стреляйте! Ради Бога, не стреляйте!

И из ловушки выскочил человек.

Наше удивление было так велико, что мы инстинктивно разжали руки; брус с глухим стуком упал перед отверстием и вновь закрыл его.

Тем временем столь неожиданно появившийся персонаж вышел на капитана Худа, карабин которого целил ему прямо в грудь, и довольно жеманным тоном с нарочитой жестикуляцией заявил ему:

— Извольте убрать ваше оружие, сударь. Вы имеете дело отнюдь не с тигром Тарриани!

Капитан Худ после некоторого колебания опустил свой карабин.

— С кем имеем честь говорить? — спросил Банкс, подходя к незнакомцу.

— С натуралистом Матиасом ван Гёйттом, обычным поставщиком толстокожих, тихоходов, стопоходящих, хоботных, хищников и других млекопитающих для дома Чарлза Райса в Лондоне и дома Гагенбек в Гамбурге!

Затем, сделав округлый жест в нашу сторону, спросил:

— Господа?..

— Полковник Монро и его спутники, — ответил Банкс, указывая на нас рукой.

— Прогуливаетесь в гималайских лесах! — вновь начал зверолов. — Прелестная прогулка, не правда ли? Вам надо поручить мои заботы, господа, вам поручить их!

Кто был этот оригинал? Похоже, что его мозг слегка повредился, пока он сидел взаперти в ловушке для тигра.

Был ли он ненормален или в здравом уме? Наконец, к какому разряду двуруких принадлежал этот индивид?

Мы все узнаем позже и впоследствии лучше познакомимся с этим странным персонажем, который рекомендовался натуралистом и был им на самом деле.

Господин Матиас ван Гёйтт, поставщик зверей в зоопарки, был человеком лет пятидесяти, в очках, без бороды, глаза его беспрестанно подмигивали, нос был как дыхало. Постоянное подергивание всей его фигуры, ультраэкспрессивные жесты, сопровождавшие каждую фразу, выходящую из его широкого рта, — все это вместе являло очень знакомый тип старого провинциального комедианта. Кто не встречал в жизни одного из этих старых актеров, вся жизнь которых, ограниченная рампой и занавесом, прошла между «стороной двора» и «стороной сада» какого-нибудь театра мелодрамы? Неутомимые рассказчики со стесняющей жестикуляцией, самовлюбленные позеры, они высоко держат голову, откидывая ее назад, голову слишком пустую к старости, так как она никогда ничем не наполнялась в зрелые годы. И что-то от старого актера безусловно было в этом Матиасе ван Гёйтте.

Я не раз слышал забавный анекдот о бедном малом — певце, который считал, что должен соответствующим жестом сопровождать каждое слово своей роли.

Так, в опере «Мазаньелло»[144], когда он в полный голос пел: «Если из рыбака-неаполитанца…» — его правая рука, протянутая к залу, лихорадочно подергивалась, как будто он держал на конце удочки щуку, только что проглотившую его крючок. Затем, продолжая: «Небо пожелало сотворить монарха», — он одной рукой прямо указывал в зенит, чтобы обозначить небо, в то время как другой, очерчивая круг над своей гордо поднятой головой, изображал королевскую корону.

«Сопротивляясь ударам судьбы» — все его тело отчаянно извивалось, сопротивляясь невидимой попытке отбросить его назад.

«Он сказал бы, управляя своей лодкой…» — и тут его руки начинали совершать характерные движения слева направо и справа налево, как будто он греб кормовым веслом, что свидетельствовало о его ловкости в управлении шлюпкой.

Так вот, эти телодвижения упомянутого певца были весьма свойственны поставщику зверей Матиасу ван Гёйтту. Он употреблял в своем лексиконе только специальные термины и, кроме того, очень стеснял собеседника, который к тому же не мог вырваться из орбиты его жестов.

Как мы узнали позже из его собственных уст, Матиас ван Гёйтт раньше был профессором естественной истории в Роттердаме, но профессорская карьера ему не удалась. Несомненно, этот достойный человек вызывал смех, и если ученики толпами валили на его лекции, то только для того, чтобы позабавиться, а отнюдь не с целью научиться чему-нибудь. В конце концов, устав от бесплодных попыток преподавать теоретическую зоологию, он приехал в Индию и занялся зоологией практической. Этот вид коммерции ему больше удался, и он стал признанным и постоянным поставщиком зверей в торговые фирмы Гамбурга и Лондона, где обычно делают закупки публичные и частные зоопарки Нового и Старого Света.

И если Матиас ван Гёйтт сейчас находился в Тарриани, то его привел сюда большой заказ на диких зверей для Европы. Его лагерь располагался не далее чем в двух милях от ловушки, из которой мы его извлекли.

Да, но почему тигролов оказался в западне? Об этом-то Банкс и спросил его прежде всего, и вот что он ответил на своем языке, сопровождая речь многочисленными и разнообразными жестами:

— Это было вчера. Солнце уже завершило полукруг своего ежесуточного оборота. Мне в голову пришла мысль посетить одну из ловушек на тигров, поставленную моими руками. Я покинул свой крааль[145], который вы, господа, я надеюсь, почтите вашим визитом, и пришел на эту поляну. Я был один, мой персонал выполнял срочную работу, и я не хотел отвлекать его от дела. Это было неосторожно. Когда я оказался перед ловушкой, то констатировал, что дверь, удерживаемая подвижным брусом, была приподнята. Из этого я сделал вывод, что никто не попался. Тем не менее я решил проверить, на месте ли приманка и хорошо ли работает рычаг. Ловким змеиным движением я проскользнул в узкое отверстие.

Рука Матиаса ван Гёйтта совершила изящное волнообразное движение, свойственное змее, которая пробирается в высокой траве.

— Когда я достиг дна ловушки, — продолжал зверолов, — я осмотрел четверть козы, эманации[146] которой должны были привлекать сюда гостей этого уголка леса. Приманка оказалась нетронутой. Я собрался уходить, когда случайным движением руки задел за спуск; шест распрямился, подъемная дверь упала, и я попался в собственную западню. И никакой возможности выйти из нее.

На этом месте Матиас ван Гёйтт на минуту остановился, чтобы как можно лучше дать понять всю серьезность своего положения.

— Однако, господа, — вновь начал он, — не скрою от вас, что сначала я взглянул на вещи с комической стороны. Я был в заключении, ну и пусть! Нет смотрителя, который открыл бы мне дверь тюрьмы, согласен! Но я надеялся, что мои люди, видя, что я не вернулся в крааль, обеспокоятся моим долгим отсутствием и пойдут на поиски, которые рано или поздно приведут их сюда. Это было делом