Впрочем, зверолов как человек, знающий свое ремесло, весьма экономно расходовал запасы пищи. Раз в день, в полдень, между животными распределялись четыре-пять фунтов мяса, и ничего больше. А с субботы до понедельника их и вовсе оставляли голодными — и отнюдь не по «воскресным» мотивам! Право, грустны воскресенья с таким строгим соблюдением диеты! Зато, когда после сорока восьми часов голодания появлялось скромное угощение, их ярость ничем нельзя было сдержать: целый концерт грозного рычания, страшное метание по клеткам, мощные прыжки, заставлявшие содрогаться и дергаться взад-вперед клетки на колесах, так что возникали опасения, как бы они не развалились.
«Да, бедные животные!» — хотелось повторять вместе с капитаном Худом. Но Матиас ван Гёйтт поступал так не без причины. Это воздержание от пищи в заточении спасало его зверей от кожных заболеваний и повышало цены на них на рынках Европы.
Между тем пока Матиас ван Гёйтт показывал нам свою коллекцию, — скорее как натуралист, чем как служитель зоопарка, — его рот не закрывался. Он говорил, рассказывал, сообщал, уточнял, и так как хищники Тарриани составляли главный предмет его многословных рассуждений, то это в известной степени интересовало нас, и мы покинули крааль, когда зоология Гималаев раскрыла перед нами свои последние тайны.
— Но, господин Ван Гёйтт, — спросил Банкс, — не скажете ли вы мне, как выгоды вашего ремесла соотносятся с риском?
— Сударь, — отвечал зверолов, — за них когда-то очень хорошо платили! Однако в последние годы, должен признаться, дикие звери упали в цене. Вы можете судить об этом по текущим ценам последнего аукциона. Наш главный рынок — это зоологический сад Антверпена. Птицы, змеи, различные представители семейств обезьян и ящериц, хищники Старого Света — вот что я отправляю неукоснительнейшим образом (капитан Худ отвесил учтивый поклон, услышав столь неординарное слово) как результат наших полных случайностей облав в лесах Индии. Как бы то ни было, вкус публики постоянно меняется, и цена продажи, похоже, будет ниже суммы затрат. Так, в последнее время страус-самец был продан за тысячу сто франков, а самка только за восемьсот. Черная пантера нашла покупателя лишь за тысячу шестьсот франков, тигрица с Явы пошла за две тысячи четыреста, а семейство львов — отец, мать, дядя, два львенка с большим будущим — за семь тысяч все вместе!
— Это и правда даром! — заметил Банкс.
— Что касается хоботных… — вновь заговорил Матиас ван Гёйтт.
— Хоботных? — переспросил капитан Худ.
— Этим ученым именем мы называем толстокожих, которым природа даровала хобот.
— Значит, слоны!
— Да, слоны в четвертичном периоде, мастодонты в доисторическом периоде…
— Благодарю вас, — вновь поклонился капитан Худ.
— Что касается хоботных, — продолжал Матиас ван Гёйтт, — надо вообще отказаться от облав на них, если только речь не идет об их защите, поскольку спрос на слоновую кость не сократился. Но с тех пор как драматурги вздумали выводить их в своих пьесах, импресарио водят их из города в город, и одного слона, кочующего по провинции с бродячей труппой, вполне достаточно, чтобы удовлетворить любопытство целой страны. Поэтому слонов требуется меньше, чем раньше.
— Однако, — спросил я, — вы поставляете эти образцы индийской фауны только зоопаркам Европы?
— Вы меня простите, сударь, — отвечал Матиас ван Гёйтт, — если по этому поводу я позволю себе, не будучи слишком любопытным, задать вам один вопрос.
Я поклонился в знак согласия.
— Вы, сударь, француз, — снова заговорил поставщик зверей. — Это видно не только по вашему акценту, но и по типу, который является приятным сочетанием галло-римского и кельтского начал. Отсюда следует, что, как француз, вы не имеете естественной склонности к далеким путешествиям и несомненно не были в кругосветном?
Здесь Матиас ван Гёйтт жестом описал большой круг.
— Я еще не имел этого удовольствия, сударь, — подтвердил я.
— Я бы спросил вас, сударь, — продолжал зверолов, — не поехать ли вам в Индию, но поскольку вы уже здесь, то я спрошу, хорошо ли вы знаете страну?
— Еще довольно плохо, — признался я. — Но все же я посетил Бомбей, Калькутту, Бенарес, Аллахабад, долину Ганга. Я видел памятники, я восхищался…
— Э, сударь, не то, не то! — отвечал Матиас ван Гёйтт, отворачивая голову, в то время как рука его с лихорадочным оживлением изображала высшее презрение.
Затем, употребляя выразительные риторические обороты и рисуя живописные картины, он продолжал:
— Да, это не то, если вы не видали зверинцев тех могущественных раджей, которые сохранили культ величественных животных, какими гордится священная земля Индии! Так что, сударь, возьмите посох туриста. Поезжайте в Гиковар оказать почтение королю Барода! Осмотрите его зверинцы, большей частью своих постояльцев они обязаны мне: львы Каттхиявара, медведи, пантеры, леопарды, рыси, тигры! Постарайтесь попасть на праздник свадебных игр шестидесяти тысяч голубей, его отмечают каждый год с необыкновенным торжеством! Восхититесь его пятьюстами «бюльбюлей», то есть соловьев, за воспитанием которых следят, как если бы они были наследниками трона! Посмотрите на его слонов, один из которых исполняет высшие поручения и которому доверена особая миссия: он должен раздавить голову приговоренного к смерти на плахе для казни! Потом поезжайте в зверинцы раджи Майсура, самого богатого в Азии! Проникните в этот дворец, где насчитываются сотни носорогов, слонов, тигров и других животных высокого ранга, принадлежащих к звериной аристократии Индии! И когда вы увидите все это, возможно, тогда, сударь, вас не смогут обвинить в незнании чудес этой несравненной страны!
Мне оставалось лишь склонить голову перед прочувствованной речью Матиаса ван Гёйтта. Его страстная манера объяснения явно не допускала никаких возражений.
Однако капитан Худ начал прямо и конкретно расспрашивать его о зверях данного района Тарриани.
— Пожалуйста, сообщите немного подробнее, — попросил он, — о хищниках, на поиски которых я хочу отправиться в этой части Индии. Хотя я всего лишь охотник, повторяю, я не составлю вам конкуренции, господин Ван Гёйтт, и даже, если смогу помочь поймать каких-нибудь тигров, которых не хватает вашей коллекции, я охотно возьмусь за дело. Но когда зверинец будет заполнен, не сочтите предосудительным, если я займусь истреблением этих зверей для моего собственного удовольствия.
Матиас ван Гёйтт занял позицию человека, вынужденного побороть в себе то, чего он не одобряет, но чему не может помешать. К тому же в Тарриани водилось довольно много вредных животных, которые обычно не пользовались спросом на рынках Европы, пожертвовать ими казалось ему позволительным.
— Стреляйте кабанов, я согласен, — ответил он. — Хотя эти толстокожие из отряда парнокопытных не пожиратели…
— Пожиратели? — переспросил капитан Худ.
— Я понимаю под этим, что они травоядные; они настолько свирепы, что охота на них весьма опасна даже для самых смелых охотников.
— А волки?
— Волков много во всей стране, их надо остерегаться, когда всей стаей они нападают на какую- нибудь одинокую ферму. Эти звери немного напоминают обычного европейского волка, и я ими не дорожу, так же как шакалами или дикими собаками. Я не отрицаю, впрочем, что они производят опустошения, но, поскольку они не имеют товарной ценности и недостойны представлять элиту зоопарка, я тоже уступаю их вам, капитан Худ.
— А медведи? — спросил я.
— Медведи ничего, сударь, — отвечал зверолов, одобрительно кивая головой. — Если индийские медведи не пользуются таким спросом, как другие медведи, они все же обладают некоторой коммерческой ценностью, которая хорошо рекомендует их благосклонному вниманию знатоков. Можно выбирать между двумя типами — из долины Кашмира и с холмов Раджмахала. Но, за исключением, быть может, периода зимней спячки, эти животные в общем почти безобидны и не могут вызвать азарта у настоящего охотника,
