И тут наконец я смекнул. Чего ради нам понадобилось сперва спускаться, а потом подниматься? Неужто в офис можно попасть только через каземат?
Верно соображаешь, Оковалок! Майор водил тебя по подвалам, чтобы нагнать страху. Насмотришься на таких бедолаг, и на допросе расколешься в два счета. Задумал врать и отпираться, ан нет, после такой прогулки по подземным лабиринтам и двух слов толком связать уже не сможешь.
Держись, малый, не робей!
Я подтянулся, напустил на себя безразличный вид, стараясь внутренне успокоиться.
Мы свернули в коридор с волглым сводчатым потолком… Охранник распахнул перед нами дверь, и мы очутились в небольшой комнате. Несколько офицеров, сидящих там, при нашем появлении вскакивают. Майор знаком велит им сидеть.
Посреди комнаты сидит мужчина в разорванной одежде, с испуганным лицом и блуждающим взглядом. Щеки у несчастного впалые, руки дрожат. Перед ним в рубашке с закатанными рукавами возвышается дюжий офицер, другой, сидя за столом, строчит протокол. Жарища в комнате – дышать нечем.
Мы с майором шагаем дальше.
Я спокоен, словно на уличной прогулке: замысел их я раскусил. Иду себе, с любопытством разглядываю стены. Майор оборачивается ко мне и удивленно приподнимает бровь. Но ничего не говорит.
Наконец мы добрались до обычного коридора – стены крашеные, в большие окна льется свет, тут и там картины, таблицы, диаграммы.
Майор останавливается у одной из дверей, стучит, заходит. Затем возвращается.
– Проходите!
Расправив плечи, я захожу. Лицом к двери за письменным столом темного дерева сидит… полномочный правительственный посланник!
Вот тут мне по-настоящему стало страшно.
Глава девятая
1
– Подойдите ближе.
Я делаю два шага, кепи прижато к боку, щелкаю каблуками.
– Джон Фаулер?
– Так точно.
– Кличка «Оковалок». Неоднократно судим, известный контрабандист. Родился в Бирмингеме, в 1904-м, мать – Каролина Фидлер, простая работница, голландка по происхождению, отец – Густав Фаулер, судовой штурман. Верно?
– Так точно, ваше высокопревосходительство!
Ведь не по бумажке читает, наизусть шпарит! Казалось бы, такой высокий чин, выше некуда, а на тебе, про какого-то рядового знает всю подноготную: и что мать у него была, и на свет его родила, и фамилию законную, папашину…
– Четыре года назад вас вычеркнули из реестра мореходов. По какой причине?
– Начальник порта загорелся в моем присутствии.
– Вы избили его?
– Нет. Всего лишь запустил в него горящей лампой.
– Почему?
– Он обвинил меня в нарушении санитарных правил. Уверял, будто бы на борту моего судна находится заразный больной.
– А это была неправда?
– Осмелюсь доложить, ваше превосходительство, я не врач.
– Однако начальник порта утверждал, что тот человек был болен.
– Но ведь и он не врач.
Де Сюрьен смотрел на меня, прищурив глаз. Мощный мыслительный аппарат за фасадом высокого, умного лба работал, взвешивая, прикидывая, что это за козявка перед ним. Казалось, его превосходительство видит меня насквозь.
В маркизе угадывалась недюжинная сила, весь облик его вызывал уважение. Он встал из-за стола, и многочисленные регалии его звякнули. Слегка наклонясь вперед, он пристально глядел мне в лицо. Его густые, с проседью, тщательно уложенные волосы были зачесаны на затылок – так изображают на старинных портретах великих ученых прошлого.
Затем он выпрямился, скрестив на груди руки.
– Ну, а теперь поговорим, приятель. Что, бишь, вы хотели сообщить?
– Желаю доложить вашему превосходительству об одном странном событии, которое я не способен постичь своим скудным умишком.
Маркиз де Сюрьен подступил ко мне вплотную.
– Скудный, говорите, умишко? – Он постучал пальцами по моему лбу. – Интересно, вы также невозмутимо стояли бы передо мною, знай вы, что все ваши мысли для меня – открытая книга? И вам не было бы страшно? Отвечайте же!
– Я все равно не боялся бы, ваше превосходительство.
– Ага… И чем вы это мотивируете?
– Легионер, ваше превосходительство, не боится никогда и ничего!
– Терпеть не могу, когда уходят от ответа! Со мной этот номер не пройдет!
– Благоволите выслушать мое донесение.
– Должен отметить, вы сделали правильный ход: не стали лгать и изворачиваться. Но прежде чем выслушать ваше донесение, хочу задать несколько вопросов: как вас угораздило сбежать с поста и появиться на балу у губернатора в прорезиненном плаще на голое тело?
– Мою форму кто-то позаимствовал.
– Кто именно?
– Капитан Ламетр.
Одним широким шагом он вновь подступил ко мне.
– Знаете, что за такие дела полагается?
– В случае помилования – пожизненное заключение.
– Здесь, в подвале… Вас не испугало увиденное?
– Я ничего не боюсь.
– Что произошло той ночью?
– Кто такой Ламетр, я узнал уже после того, как он облачился в мою форму. Я и на бал-то отправился ради того, чтобы заполучить ее обратно.
– Что было потом?
– Больше я его не видел.
– Честное слово солдата?
Я молчал.
– Предупреждаю: мы располагаем эффективными средствами воздействия на упрямых молчунов. В подвале у вас будет время подумать.
– Ваше превосходительство, в подвале у вас сидят предатель на предателе. Пускай хоть один попадет туда за то, что не пожелал стать предателем.
Заложив руки за спину, маркиз расхаживал по кабинету взад-вперед.
– Вы человек азартный, но не глупый. И, безусловно, настоящий мужчина. Жаль, что скоро сломите себе шею. Ведь Ламетр – изменник родины. Вам это известно?
– По-моему, он невиновен.
– Что-о?! Вы осмеливаетесь подвергать сомнению мои слова?
– Ваше превосходительство, заключения в каземат я не боюсь. Меня столько раз наказывали – поделом! – за совершенные мной преступления, что даже лестно будет хоть единожды пострадать за правое дело. Велите заковать меня в кандалы, упрятать в одиночную камеру, четвертовать – я все равно буду говорить: Ламетр невиновен, невиновен, невиновен! Сам Господь Бог тому свидетель.
Де Сюрьен не сводил с меня пристального взгляда.
