– Графиня… я люблю вас! Но вы представляете, как же мне было больно, когда благодаря своей необычайной проницательности я осознал, до какой степени вы злоупотребили моей привязанностью к вам.
– Ах, Джон, я рада, что все так сложилось. Ведь я убедилась, что вы не только отважный и сильный, но и на редкость умный человек.
Ну, как тут не поверить, когда тебе говорят чистую правду!
– Пойдем… Пойдем со мной туда, где мы сможем побыть наедине, где никто не станет на нас глазеть!
Народ и в самом деле на нас пялился, хотя я вел себя – комар носа не подточит: держал стакан, оттопырив мизинец, как и положено хорошо воспитанному джентльмену. Правда, пил я из стакана, предназначенного для мытья винограда, но поди додумайся, что в здешних местах пол-литровая хрустальная посудина рассчитана не на то, чтобы туда наливали крепкие напитки, а для ополаскивания фруктов!
Все мои подозрения рассеялись. Да оно и понятно. Графиня была обворожительна, ее личико сияло, она обнимала, целовала меня и заклинала беречь себя на передовой, потому как ей не пережить, если со мной что случится. Звучало вполне правдоподобно.
– Я тоже там буду, Джон… Проберусь любой ценой, лишь бы находиться вблизи и молиться за тебя…
– Большая честь для меня, графиня! – Я был сам не свой от счастья.
Наутро я полетел в казарму окрыленный: она любит меня!
Едва я отошел от ее дома, ко мне подбежал какой-то мальчонка.
– Вам письмо от одного господина.
Читаю:
И не называй. А то я сам не догадаюсь… Это ты берегись, Турецкий Султан, мошенник беглый! И письма анонимные нечего мне подбрасывать, так я тебе и поверил. Она. меня любит! Любит! Любит!
2
Когда я вернулся, все уже было готово к выступлению.
– Отправка в полдень. – Рядом со мной словно из-под земли вырос Альфонс Ничейный, а точнее, подкрался своей неслышной поступью.
– Послушай!.. – Я в ужасе хлопнул себя по лбу.
– В чем дело?
– Мы же должны были раздобыть… из сейфа Рубо…
– Дневник, что ли?
– Ну да.
– Он у меня, – преспокойно сообщил мне Альфонс. – Я успел побывать в городе.
– И взял медведя? – уточнил я, имея в виду вскрытие сейфа.
– В этом не было нужды. Люси де ла Рубо сняла копию. Раздобыла у отца ключ и на полчаса изъяла дневник из сейфа. Кошмарное дело… Если не дай бог когда-нибудь выяснится… об этом страшно подумать!
– Не видел наших «знакомых»?
– Нет. Беспокоюсь я за них. Ведь перед отправлением в каждой роте будет перекличка.
В полдень протрубил рожок.
Батальон застыл в полной готовности. Перед каждым зданием форта выстроились шеренги. Пыхтят моторы грузовиков, по двору носятся нижние чины.
Перекличка!
И тут напротив, у суданских стрелков, я замечаю Хопкинса: он зачитывает фамилии!
Единственный способ не попасться на перекличке – зачитывать список самому.
Но где же Ламетр?
Среди рядов сенегальцев прохаживается Хопкинс, покрикивает на отстающих.
А вот и сам он отстает и… исчезает. Куда же он подевался?
Зато вдогонку сенегальцам бежит какой-то капрал, на ходу застегивая ремень…
Подъезжает верхом на коне лейтенант.
– Я назначен командиром вновь сформированного отряда сенегальцев, а кто-то запер меня в умывальной, вот я и…
– Ладно, не беда, успеете навоеваться… А коллега введет вас в курс дела. – Лейтенант ускакал, «коллеги» и след простыл.
Впрочем, капрал и не пытается разыскивать его, он рад, что избежал выволочки. А рядовым и вовсе без разницы, кто на них покрикивает.
Знать бы еще, где сейчас Ламетр!..
Путь наш ведет в порт. У причала пять судов стоят бок о бок, и чуть поодаль – красавец-крейсер с надписью вдоль борта «Женераль де Негрье». На нем поплывет полномочный правительственный посланник, маркиз де Сюрьен… Весьма недурно!
В порту мы устраиваем короткий привал, ожидая погрузки.
3
Наконец мы на борту.
Несмотря на скученность и грязь, все же лучше, чем пешком чесать по Сахаре.
Вечером нас, человек восемь, отправили драить палубу. Без меня, ясное дело, не обошлось.
– Кого обожаю, того награждаю, – с превеликим отвращением сказал Потрэн и плюнул в мою сторону. – Не беспокойся, тебе скучать не придется!
Грязищи налипло к полу – в палец толщиной, и, конечно же, было скользко. Сержант так грохнулся днем, что корабль качнуло. Да и как было не грохнуться, ежели какой-то мерзавец куска мыла не пожалел, натер пол у его каюты. Злая шутка, ничего не скажешь!..
Драить палубу пришлось до позднего вечера. Сама по себе работа не тяжелая, но поскольку мыла у меня не осталось, чистоты пришлось добиваться усердием.
Наконец, ползая на коленках, мы столкнулись с Матеасом.
– Давай устроим перекур! – предложил я.
Вечер выдался прохладный. В эту пору года дыхание европейской зимы достигает даже берегов Африки.
Мы уселись рядышком на ступеньках трапа.
– Слушай меня, Лимон! – сказал я после короткой паузы. – Кстати, Лимоном я тебя назвал потому, что ты маленький, желтый и кислый – вырви глаз.
– Хочешь драться? – грустно поинтересовался он и принялся расстегивать куртку.
– Нет. И рад бы поколотить тебя, да себе дороже обойдется.
Желтолицый плюхнулся на место.
– Вот что я хочу тебе сказать, Матеас: оставь в покое Альфонса Ничейного!
– Его зовут… Альфонс Ничейный?
– Ага.
Испанец умолк, глубоко затягиваясь сигаретой.
– Он не убивал твоего брата.
– Вранье!
– Не веришь? Тогда слушай! Альфонс очень просил не открывать эту тайну никому, но тебе я открою. Не могу допустить, чтобы два классных парня ни за что ни про что порешили друг друга.
И я рассказал ему всю историю про Катарину и про соперничество двух друзей.
Он по-прежнему не проронил ни звука. Молчание затянулось. Где-то в тумане взревела пароходная
