делается со мной, как я счастлива! (Замечая его угрюмый вид,) Опять нервы?
Беклемишев (напряженно, стиснув зубы). Наташа, иди, милая, назад, ведь все знают, куда ты пошла.
Рославлева. Пусть знают!
Беклемишев (раздраженно, нервно сжимает руки). Да иди же (овладевая собой, сдержанно), ведь там же догадаются.
Рославлева (порывисто). А-а… (Покорно, овладев собой.) Иду, милый, не сердись на меня.
Беклемишев (не смотря на нее). Наташа, я буду сидеть в ложе жены.
Рославлева (бросает гневный взгляд, так же покорно). Хорошо, милый, прощай… (Уходит.)
Явление 6 Беклемишев. Идти к жене, и та и смотреть не хочет… Узнала, может быть, что- нибудь? А-а… (Смотрит тупо перед собой; вдруг решительно.) Никуда не пойду я — уеду. (Быстро идет к маленькой выходной двери.)
Явление 7 Проходят актеры, Алферьев, Босницкий, Зорин.
Зорин (уныло оглядывается, Босницкому). Беклемишев ушел? Не понимаю психологии этого человека… Совершенно он запутается.
Босницкий (рассеянно). Запутался в лесу орхидей… Герой, взявшийся за решение неизвестно какого вопроса… (Уходит к другим.)
Явление 8 Из маленькой двери, слегка спотыкаясь, входит князь, — грязный, волосы взъерошены, один ус вниз, другой вперед, глаза мутные.
Зорин (увидев, досадливо,) А-а… (Быстро идет к князю.) Послушайте: ну, разве можно в таком виде?
Князь (равнодушно). Побаиваюсь.
Зорин (настойчиво). Идите домой: вы не имеете права марать свой студенческий мундир.
Князь (качнувшись). Вы думаете? Вы думаете право марать принадлежит только вам, литераторам? Так ведь я свой мундир мараю, а Беклемишев и свой и своих двух жен. Тьфу! Я за Марью Васильевну в морду ему дам. Он не смеет ставить ее в такое положение: в одном доме сегодня ее не приняли, — это я наверно знаю, — потому что убеждены, что и она потакает. Это хорошо?! Ему бы и советовали мундир не марать… Проповедники!.. Тьфу!
Зорин (торопливо, ласково). Ну, идем, идем…
Князь (идя с ним). То-то идем… (Вырывая руку.) Постой, ведь я пропал… а не будь твоего Беклемишева, она, может быть, полюбила бы меня… Я ее ведь любил с пятнадцати лет. (Плачет, все смотрят.)
Алферьев (тихо). Дубина!
Зорин (печально, увлекая князя). Идем…
Занавес
Кабинет квартиры Рославлевой. В полумраке, слабо освещенном догорающим камином, тонут предметы. В окна светит луна, вырисовываются белые мраморные статуи, голые ветви дерев.
Явление 1 Беклемишев (входит). У-уф! (Бросает шапку.) Никого нет, слава богу! (Берет со стола письмо, разрывает и читает следующее место громко.) «Дело Натальи Алексеевны кончилось, к сожалению, не в ее пользу». (Бросает письмо.) А-а! И Зорин туда же. (Ложится на кушетку.) И все как один — выбирай! А если нельзя выбирать… (Раздраженно,) Выход?! Но нет выхода. (Быстро встает.) Бросить Машу, детей? Или эту, когда отрезал ей все в жизни, когда есть сознание, что висит над бездной, и для нее последняя веревка — я? А, проклятие? Надо лгать, если не хочешь быть чьим-нибудь палачом. И всякого прижать вот так, как меня, к стене, и ничего другого не придумает. И все понимают это и вместе с тем требуют. (Ходит и снова ложится). Выход?! (Приподнимается на локте.) Но кто этот судья, который говорит мне: выбирай? Общество? Но при большей лжи, большем искусстве громадное большинство этого самого общества прекрасно обходит эту форму. И издеваются и в то же время требуют ее! Общество? Само несостоятельное, само запутавшееся в своих сетях, само создающее рабынь, живущих только одним. Но в таком случае и я не признаю приговоров этого общества. Это личное мое дело, только личное, и никто не смеет (вскакивает), не смеет совать свой нос. (Быстро ходит, опять ложится, успокоенным голосом.) Э! Пишите ваши приговоры, но власть подписать принадлежит только одной. А общество… Довольно, что для этого общества я работаю со всей правдой, со всей искренностью, на какую только хватает меня. (Успокоившись.) С обществом мы — квиты. (После некоторого молчания.) Теперь надо отдохнуть, надо нервную систему привести в порядок… Теперь все равно поеду за границу.
Явление 2 Рославлева (быстро входя). Боря, ты здесь?
Беклемишев (весело). Здесь. Иди ко мне.
Рославлева (подходит радостно). Как страшно! (Становится на колени, целует Беклемишева.) Эти белые статуи, как из склепов, смотрят в окно…
Беклемишев (спокойно). Оставь их, мирные тени прошлого. Милая моя! (Гладит ее по голове.) Я успокоился.
Рославлева. Неужели?! Ах, я так, так счастлива!..
Беклемишев. Я теперь всегда буду спокоен.
Рославлева (кладет голову ему на грудь, тихо). Милый…
Беклемишев. Это только мое, личное мое дело, и не перед людьми я буду в нем отчитываться. (Гладит ее по голове.)
Она порывисто целует его и опять кладет голову ему на грудь.
Измучил я тебя: ты похудела.
Рославлева. Ты измучил?! Это мученье?! Если бы ты резал меня и говорил: люблю, я стонала бы от счастья! Можно с тобой говорить? Я так боюсь неосторожным словом еще больше расстроить твои нервы.
Беклемишев. Говори, говори. Я вылечу свои нервы; твое дело с мужем проиграно, и следовательно мы едем за границу. Конечно, я буду возвращаться…
Рославлева. Боря, Боря?! За границу с тобой?! Ах, я сегодня так же счастлива, как, помнишь, в первый… Но нет, нет! Так больше, так больше! (Вскакивает, бросается ему на шею.) Ах, и в первый день нашей встречи… я так, так все помню.
Беклемишев. И я помню.
Рославлева. Ты помнишь самое первое мгновенье… самое первое, когда ты в первый раз только посмотрел на меня?
Беклемишев. Помню, конечно.
Рославлева. Постой! В каком я платье была?
