запрещена.
Он убил на своем веку: девять тигров, двадцать одного медведя, семь изюбров и без счета барсов и козуль.
К сожалению, охотник не разговорчив и, на все расспросы об охоте, отвечал так лаконично, что не передал ничего такого, где бы почувствовался тигр и барс.
Впрочем, на один из вопросов он удовлетворил нас. Вопрос: был ли он в лапах тигра или медведя?
Он молча показал на свое разорванное ухо и синий шрам через весь лоб.
— Ну и что же?
— Все-таки убил. Затем он встал и ушел.
В октябре, когда выпадает снег, он пойдет за тиграми в город Тангон. Вокруг этого города много тигров. Он будет их выслеживать и убивать. Там еще не знают таких, как у него, ружей. Там охотятся или с копьем, или с ружьем, которое зажигается фитилем.
Во дворе, где мы завтракали, множество детей. Их лица широки, смуглы, в щелках едва видны глаза. Иные совсем голые. Большинство личиков грустные, задумчивые. Я роздал им бывший со мной сахар, печенья: взяли и едят.
Я насчитал их пятнадцать. Это дети двух семейств.
— Все корейцы так плодородны?
— Бывает и десять и пятнадцать, — много детей.
В воротах стоит человек с ужасным лицом — это прокаженный. Он живет в деревне. Таких двое в этой деревне.
Я спрашиваю: много ли в Корее таких? Отвечают — много. Иногда они соединяются в целые общества.
У больного какой-то особый вид, схожий со львом.
Болезнь неизлечимая; живут с ней 3, 5, 10, 20 лет.
Другая больная — девушка тринадцати лет. Такие больные никогда не переводятся — одни умирают, заболевают другие. Болезнь, по мнению рассказчиков, не заразительна…
Закончив свои работы в бухте, в пять часов мы тронулись в обратный путь: назад, до Красносельской переправы, и далее вперед по направлению к Кеген-ху, с ночевкой в деревне Коуба.
На озере такая масса дичи — уток, нырков, гусей, куликов, — какой я никогда не видал, — озеро буквально усыпано ими.
Это один из тех уголков мира, где никто эту птицу не тревожит.
Одна-две маленьких деревушки, и все остальное необъятное пространство голо и пусто, и привольно здесь и птице и зверю.
Там, по горам, обильным травой, пасутся стадами дикие бараны, олени, изюбры, а вслед за ними ходят и спутники их — тигры, барсы, волки и медведи.
С нами едут местные корейцы, и мы говорим обо всем.
Корейцы недовольны своей династией. Они упрекают ее за эгоизм, за готовность пожертвовать всем, родиной, лишь бы им было хорошо… Наследник совершенно выродившийся человек, которому даже и жена его не нужна.
Большие надежды возлагаются на незаконного сына корейского короля, который воспитывается в Японии. Ему теперь двадцать два года. Корейцы надеются, что японский микадо отдаст за него свою дочь, и это будет первый случай, что из корейской династии женится не на своей же родственнице. Это очень умный и образованный человек. Он «знает и все иностранные грамоты, знает и нашу, и мужскую и женскую».
Мужская — китайские письмена, женская — корейские, упрощенные для простого народа.
Женскую грамоту знает половина корейцев, остальные неграмотны.
Мы говорим о земельных отношениях. Земля здесь свободна. Ее занимает тот, кто купит ее. Продается только удобная земля. Мерою земли служит кари — 800 квадратных сажен. Наша десятина стоит здесь до 250 лан. Лана — 20 копеек, следовательно на наши деньги десятина стоит 50 рублей.
Это цена в здешней провинции Хай-гион-нук-до; в южных цена значительно выше. Валовой доход с десятины 100 лан — 20 рублей. Сеют ячмень, овес, чумизу, бобы, буду, яр-буду, гречиху, коноплю. Поле почти никогда не отдыхает; вместо отдыха сеют бобы как растение, восстанавливающее плодородие почвы.
Культура однорядная с глубокими, вершка в два, ровиками. Это требуется для защиты от выпадающей здесь влаги.
Сеют в половине апреля, а теперь, в половине сентября, разгар уборки.
Крупных владельцев нет — две-три десятины. Случаи продажи участков очень редки. Разве разорится или проиграется в бобы: азартная-игра.
Четыре боба с отверстиями — выброшенные так, что все четыре отверстия падают вверх — полный выигрыш.
Дорога тянется болотистой долиной Тумангана. Иногда дорога взбирается на утес в несколько десятков сажен — отвратительная, узкая, где двум верховым лошадям трудно разойтись, и такая крутая в подъемах, что трудно сидеть на седле.
Отъехав верст десять, мы прощаемся с гостеприимными корейцами, уезжает старшина, и мы остаемся одни.
Темнеет, кругом горы, а выше их тучи нависли, и розовым светом освещает их снизу солнце, уже севшее за горы.
В просвете сумерек видны корейцы, усердно работающие на своих полях.
Надо ехать скорее, чтобы не захватила в незнакомой дороге ночь.
— Едем, господа!
И я пускаю своего иноходца — тип вятской буланой лошади, довольно крупный для здешних мест.
Я слышу за собой топот, и поэтому, не оглядываясь, еду верст десять. Но, оглянувшись наконец, я вижу только переводчика П. Н. Что до Н. Е. и Бибика, то их и не видно и не слышно.
Покричали, посвистали и поехали назад к ним. Проехали верст пять — раздорожье. Не уехали ли влево, взяв в горы? Спросить некого. Поехали влево. Ехали-ехали — новое раздорожье. Куда они повернули здесь? Сворачиваем вправо. Еще раздорожье, еще и еще.
Совсем стемнело, и тучи закрывают луну. Округа разошлась и в обманчивом сумраке представляется какой-то беспредельной бездной. В эту бездну провалились наши два спутника без какого бы то ни было знания языка, не зная ни одного названия, не зная даже, куда едут они и где назначена ночевка, два беспечных русских человека, которые, покачиваясь в своих седлах, едут себе теперь где-нибудь, ни о чем не думая.
Мы скачем дальше и дальше в эту неведомую таинственную глубь неведомой нам страны, стреляем, свистим, кричим.
Не знаю, сколько времени так прошло, но, когда мы уже потеряли было всякую надежду, вдруг откуда-то из мрака долетает до нас едва слышный свист условного свистка.
Мы облегченно вздохнули и начали еще отчаяннее свистать: я в свою сирену, П. Н. в обыкновенный полицейский свисток.
То мы слышали их, то опять теряли из виду. Свист раздавался то справа, то слева, то прямо перед нами и там где-то в горах, которые впотьмах кажутся небесами.
Мы наткнулись наконец на какую-то деревню и решили не двигаться дальше и свистеть.
Корейцы в деревне проснулись, выскочили, и между ними и П. Н. завязался энергичный разговор. Слышен смех, выражение удовольствия.
Наконец подъехали наши беспечные путники.
— Мы думали, что едем правильно.
— Прекрасно, продолжайте так и вперед: мы кончим тем, что и не сыщем друг друга.
Как из этих трущоб попасть на ночлег в Коубе? Один из корейцев предлагает проводить. Во всей деревне ни одной лошади нет. Он садится верхом на быка, едет впереди, мы за ним. Здесь много тигров, барсов — надо разговаривать, кричать, свистать.
