далеко вперед, и была совершенно пустынна — это преимущество Карл старался использовать для увеличения скорости, — из темной подворотни внезапно выступил полицейский и спросил, что это он везет в столь тщательно укрытой коляске. Но, строго посмотрев на Карла, он поневоле улыбнулся, когда приподнял плед и увидел раскрасневшееся, перепуганное лицо Брунельды.
— Что такое? — воскликнул он. — Я думал, у тебя тут мешков десять картошки, а оказывается, одна- единственная женщина. Куда же вы едете? И кто вы?
Брунельда даже взглянуть на полицейского не смела, только все смотрела на Карла, явно сомневаясь, что он сумеет ее выручить. Но у Карла уже был опыт обращения с полицейскими, поэтому он считал, что особой опасности нет.
— Сударыня, — сказал он, — предъявите бумагу, которую вам выдали.
— Ах, да, конечно, — заторопилась Брунельда и начала поиски таким бестолковым образом, что вполне могла вызвать подозрение.
— Ну, так бумагу не найти, — с нескрываемой иронией сказал полицейский.
— Нет, нет, — спокойно сказал Карл, — бумага при ней, просто она ее куда-то засунула. — Он сам включился в поиски и впрямь вытащил документ из-за спины Брунельды.
Полицейский бросил на бумагу беглый взгляд.
— Вот оно что, — улыбнулся он. — Значит, это и есть та самая женщина, а? А вы, малыш, обеспечиваете доставку? Неужто не найдете занятия получше?
Карл только пожал плечами — опять эти обычные полицейские придирки.
— Ну, счастливого пути, — сказал полицейский, не получив ответа. В этих словах, пожалуй, таилось презрение, зато Карл молча отправился дальше, презрение полиции куда лучше ее внимательности.
Вскоре после этого произошла, быть может, еще более неприятная встреча. К Карлу приблизился человек, толкавший перед собой тележку с большими молочными бидонами, ему очень хотелось узнать, что это Карл везет под серым покрывалом. Хотя им вряд ли было по пути, он упорно не отставал от Карла, какие бы маневры тот ни проделывал. Сначала попутчик довольствовался замечаниями вроде: «Груз-то, поди, тяжелый!» или: «Ты плохо все уложил, верхушка сейчас свалится!» А немного погодя он уже прямо спросил:
— Что это у тебя там? Карл ответил:
— Тебе-то какое дело? — но так как эти слова только распалили любопытство молочника, в конце концов он сказал: — Яблоки.
— Столько яблок! — удивился тот и без устали повторял это восклицание. — Похоже, целый урожай! сказал он затем.
— Ну да, — ответил Карл.
Но молочник то ли не поверил, то ли решил позлить Карла — короче говоря, он и тут не отстал, более того, попытался на ходу как бы в шутку дотянуться до покрывала и даже рискнул подергать за него. Каково-то было Брунельде! Жалея ее, Карл не стал заводить с молочником ссору, а свернул в ближайшую подворотню, словно туда-то ему и надо.
— Вот я и дома, — сказал он, — спасибо за компанию. Молочник в удивлении остался у ворот, глядя вслед Карлу, который в случае чего готов был пересечь весь первый двор. Сомневаться этому надоеде было больше не в чем, однако по злобе своей он оставил тележку, на цыпочках догнал Карла и с такой силой рванул на себя плед, что едва не выпростал лицо Брунельды.
— Чтобы твои яблоки проветрились, — сказал он и побежал назад. Карл стерпел и это, лишь бы избавиться от нахала. Затем он откатил коляску в угол двора, где стояло несколько больших пустых ящиков — под их прикрытием он собирался сказать Брунельде несколько ободряющих слов. Но успокаивать ее пришлось долго, так как она была вся в слезах и вполне серьезно умоляла его остаться на день здесь, за ящиками, и только с наступлением ночи отправиться дальше. Может, он так и не сумел бы убедить ее, насколько это ошибочно, но помог случай: по другую сторону ящичной груды кто-то с жутким грохотом, гулко раскатившимся в пустом дворе, швырнул наземь пустой ящик, и она до того перетрусила, что, не смея больше рта раскрыть, натянула на себя плед и, вероятно, была рада-радехонька, когда Карл тотчас же решительно двинулся в путь.
Улицы становились все оживленнее, но коляска привлекала к себе куда меньше внимания, чем Карл думал. Может, и вообще стоило выбрать для поездки другое время. В следующий раз Карл поедет в полдень. Без особых приключений он свернул наконец в узкий темный переулок, где обосновалось заведение под номером двадцать пять. У дверей стоял косоглазый управляющий с часами в руке.
— Ты всегда так непунктуален? — спросил он.
— Были кой-какие затруднения, — ответил Карл.
— Они, как известно, всегда бывают, — заметил управляющий. — Но здесь, у нас, их в расчет не принимают. Запомни!
Такие заявления Карл слушал вполуха, каждый пользовался властью и поносил нижестоящих. Человек привычный замечает это не более чем бой часов. Зато, когда он втолкнул коляску в вестибюль, его напугала царившая здесь грязь, хотя он ничего иного и ожидать не мог.
Если присмотреться, грязь была какая-то неуловимая. Каменный пол выметен почти дочиста, роспись на стенах отнюдь не старая, искусственные пальмы запылены лишь чуть-чуть, и тем не менее все казалось засаленным и мерзким, будто со всем этим обращались кое-как и теперь никакая уборка уже не вернет дому первоначальной чистоты. Очутившись где-нибудь, Карл любил прикинуть, что там можно улучшить и какая, наверно, радость — сию же минуту засучить рукава, пусть даже работе конца-краю не будет. Но здесь он просто не представлял себе, что делать. Он медленно снял с Брунельды покрывало.
— Милости просим, сударыня, — напыщенно сказал управляющий; было ясно, что Брунельда произвела на него хорошее впечатление. Едва заметив это, она тут же сумела им воспользоваться, как с удовлетворением увидел Карл. Все страхи последних часов развеялись.
