— Почти ничего, — ответил он, перехватывая почти на лету аппетитный кусок шиш-кебаба, который Джейми изготовился метнуть в Роба.
— А ты читал потрясающую статью о неизбежном крахе мировой валютной системы? — не отступала она.
Он кивнул:
— Угу.
— Па, а ты возьмешь нас на игру Ред Уингз? — встрял в разговор Роб, видимо, решив, что помолчал уже достаточно. Лиз тем временем лихорадочно выдумывала какой-нибудь новый вопрос. Впрочем, несколькими минутами позже ей удалось снова взять инициативу в свои руки.
— Как ты думаешь, что требуется сделать, чтобы погасить конфликт на Ближнем Востоке?
— Чудо.
— Но ты не умеешь творить чудес! — высказался Джейми. — Я ведь сказал об этом миссис Драйден.
«Разговор поддержать он тоже не умеет». — Лиз была близка к отчаянию, но все еще не сдавалась:
— Я тут читала довольно интересное исследование по синологии…
— Сино — что? — перебил Роб. — Что значит «сино»?
— Это значит — китайский, — терпеливо разъяснила Лиз, подавляя раздражение.
— Но почему просто не сказать «китайский»? Зачем нужно говорить «сино»?
— Не знаю, — растерялась Лиз. Действительно, эта мысль как-то никогда не приходила ей в голову. — Просто так принято.
Джон поспешил ей на помощь:
— «Сино» — это греческий корень слова, обозначающего Китай. Он никогда не употребляется отдельно.
— И все же… — Лиз снова обернулась к Джону в надежде довести дело до конца, но на этот раз ее прервал телефон.
— Я возьму! — Джон протянул руку за трубкой.
К концу разговора из реплик Джона стало яс но, что звонят из клиники. Лиз страшно хотелось дать волю досаде, она чувствовала, что еще чуть-чуть, и у нее не хватит сил сдерживаться.
— Прости, Лиз, — заученным голосом произнес Джон, — но мне придется ехать. Мама одного из моих маленьких пациентов звонила в клинику, она сказала, что немедленно везет свое дитя на экстренный осмотр. Если я поспешу, то, полагаю, успею туда как раз в одно время с ней.
— Но ты даже не доел ужин.
— Я потом сделаю себе какой-нибудь бутерброд. — Он сгреб в охапку галстук, валявшийся на посудном шкафу, набросил его на шею и начал старательно завязывать.
Заведомо зная, что она делает ошибку, но не в состоянии промолчать, Лиз спросила:
— Не мог бы ты остаться пока дома? Дежурный педиатр прекрасно и сам справится, что бы там ни стряслось. Если уж не справится, тогда в любой момент может обратиться к тебе.
— Извини, дорогая, — Джон ловко продел руки в рукава пиджака, — я обязан быть там. Я лечил эту девочку, и ее родители на меня рассчитывают.
— Ну а как же мы? — Лиз повысила голос, несмотря на все усилия держать себя в руках. — Мы тоже на тебя рассчитываем. Я не прошу тебя бросить больного ребенка на произвол судьбы, Боже сохрани! Но ты не хуже меня знаешь, что перепуганные родители иногда обращаются за экстренной помощью при любом пустяке.
— Черт побери, Лиз! — выкрикнул он. — Не подливай масла в огонь, пожалуйста, а? Я не перекладываю и никогда не буду перекладывать заботу о своих пациентах на какого-либо другого врача в клинике. Я еду, и закончим на этом. — Он бросил на нее уничтожающий взгляд и вышел, хлопнув дверью.
Проклятье! — Лиз в сердцах швырнула салфетку на блюдо с недоеденным ужином. Ну почему, почему она дала волю своим чувствам и унизилась до жалоб на свою жизнь?! Как она могла так сглупить? Ей прекрасно известно, как щепетильно он относится к этим поздним поездкам в клинику, когда больные нуждаются в нем. Никогда в жизни она не позволяла себе упрашивать его остаться, тем более кричать! Даже когда дети еще лежали в колыбели. Даже тогда она дожидалась, когда хлопнет входная дверь, а потом уж предавалась слезам. Так отчего она не сдержалась сейчас, казнила она себя. Что случилось, почему это все вырвалось из нее? Единственным объяснением, которое она смогла придумать, было то, что сегодняшний день и так уже слишком сильно истрепал ее нервы.
— Мама? — Тоненький неуверенный голосок ворвался в мир ее грустных мыслей. Подняв голову, она увидела два трогательных обращенных к ней личика, на которых застыло абсолютно одинаковое выражение любви и сочувствия.
Невероятным усилием воли она немного встряхнулась и попробовала обнадеживающе улыбнуться. Как видно, ее гримаса была мало похожа на улыбку, поскольку озабоченные морщинки, прорезавшие детские лобики, только углубились.
— Мам, — робко начал Роб, — вы с папой разведетесь?
— Разведемся?! — почти возопила Лиз. На секунду ей пришла в голову мысль, что дети видят что-то такое, что остается скрытым от нее. — Нет! — Она вложила в это отрицание всю отпущенную ей Богом убежденность.
— Но ведь, — настаивал Джейми, — ты кричала на папу, и он кричал на тебя.
— Да, — продолжал Роб, — а когда родители Дэнни все кричали и кричали друг на друга, они, в конце концов, развелись.
— Мы, во всяком случае, не последуем их примеру, — твердо сказала Лиз. — Вот смотри, ты, например, иногда кричишь на Джейми, не так ли?
— Только когда он меня сильно разозлит.
— Но ты ведь при этом не перестанешь его любить, правда?
— Но это другое дело. Джейми — мой брат. А ты — моя мама, а мамам не полагается кричать на пап.
Лиз пристально взглянула в не по-детски серьезные лица сыновей. Наверное, ей не следовало постоянно скрывать от них свою ненависть к ночной работе отца. То есть, наверное, ей следовало как-то деликатно и мягко дать им понять это раньше.
— Мамы и папы — простые люди, такие же, как все, — попробовала она объяснить, хотя в глазах Роба и Джейми все еще отражалось сомнение, — мы так же можем быть недовольны друг другом, злиться друг на друга, иногда даже кричать. Но это совершенно не значит, что мы больше не любим друг друга. Просто мы бываем расстроены.
— Так вы не разведетесь? — Джеми упрямо возвратился к своему первоначальному вопросу.
— Нет. А теперь доедайте горячее, пока я режу яблочный пирог. Хорошо? — Она ободряюще улыбнулась, надеясь, что упоминание о пироге отвлечет их от печальной темы. К ее несказанному облегчению, так и получилось. Они стали уписывать пирог за обе щеки, и необычное и пугающее поведение родителей отодвинулось до поры до времени на второй план.
К тому времени, когда часы пробили девять раз, Лиз уже ощущала себя сплошным комком обнаженных нервов. Ужин давным-давно окончен, посуда вымыта и убрана в шкаф, а дети в кровати и теперь, судя по мертвой тишине, уже спали. Позвонившая из клиники ассистентка Джона сообщила, что дело оказалось довольно серьезным и что Джон надеется вернуться домой к девяти. Лиз отчаянно старалась заставить себя верить в то, что дело действительно оказалось серьезным, и поэтому он не позвонил сам. Но, во всяком случае, он ведь дал ей знать, а не проигнорировал!
Она включила в гостиной телевизор в надежде, что посторонний фон отвлечет ее от терзающих душу сомнений. Вышло, однако, наоборот, она ни на мгновение не могла сконцентрироваться на болтовне спортивного комментатора. Она могла думать только об одном: что сказать Джону, когда он, наконец, возвратится. Может быть, извиниться? Но это было бы совершенно неискренне, ведь она нисколько не чувствовала себя неправой и не жалела о том, что высказала ему. Кроме того, она совершенно не умеет лгать. Нет, решила она, извиняться будет глупо. Вероятно, лучшее, что она в такой ситуации может
