захлопнул дверь и поставил Аннетт на пол.
Было нетрудно догадаться, как он взбешен: железные пальцы больно вцепились в ее плечи, взгляд жег ее каленым железом.
— Ты маленькая, тупая, бесполезная… дура! — выпалил он и вышел вон, так хлопнув дверью, что стены трейлера затряслись.
Аннетт трясло не меньше. Ноги у нее подкосились, и она чуть не плача плюхнулась на ближайший стул, пытаясь прийти в себя. Господи, еще никогда в жизни я не вела себя так по-идиотски, подумала она. Что со мной произошло? Я же всю жизнь была сама осмотрительность, десять раз думала, прежде чем поступать, а теперь… Кое-как совладав с дрожью в коленках, Аннетт встала и подошла к зеркалу. Выглядела она не лучшим образом — по заостренным скулам разлилась мертвенная бледность, изумруды глаз блистали лихорадочным огнем. Она отлепила от влажной, покрытой испариной кожи спутанную прядку волос и, достав из кармана эластичную резинку, стянула непослушные кудри в конский хвост.
Ты ни в чем не виновата, утешала она отражение в зеркале — измученную девушку, побывавшую одной ногой в могиле. Это все Саймон. Пока его образ, как маниакальное наваждение, преследует тебя, жизнь ежеминутно подвергается опасности. Ты уже не видишь, куда идешь, потому что думаешь, мечтаешь, страдаешь только о нем! Так больше не может продолжаться.
Во что бы то ни стало, я излечусь от этой болезни. Она дала себе это торжественное обещание и, решительно расправив худенькие плечи, вернулась на съемочную площадку. Едва ее хрупкая фигурка показалась из-за поворота, все как один устремили на нее сочувственные взгляды — Саймон орал так громко, что его не услышал разве что глухой. Аннетт было очень не по себе, но она продолжала стоять с независимым видом, прислонившись к холодному камню скалы и упрямо вздернув подбородок. Никто не осмелился открыто выразить ей свои симпатии — Саймон расхаживал здесь же, поблизости, как разъяренный тигр в клетке, снимая дубль за дублем сцену с Маргарет Риверс. Поджав губы и глядя в его сторону каким-то мстительным взглядом, она подумала: трусы! Я, например, совсем не боюсь этого монстра с чрезмерно раздутым самомнением. С каких это пор ты стала такой храброй? — ужалил ее назойливый голосок, но Аннетт быстро затолкала его в дальние подземелья своего подсознания и вновь обрела самоуверенный настрой.
— Привет. — Над ее ухом раздался приятный мужской голос. Она вздрогнула и обернулась — рядом, покачиваясь на каблуках туфель, стоял Фред Хаксли. — Не помешал? — Не дожидаясь ответа, он подошел ближе и тоже прислонился к скале; при этом его плечо, словно случайно, прижалось к ее плечу. — Я вижу, ты расстроена, но не принимай слова Саймона близко к сердцу. Мы уже привыкли к его вспышкам — он часто выходит из себя, и тогда всем изрядно достается.
— На сей раз, я получила по заслугам, — хмыкнула Аннетт. — Он мог обозвать меня и похлеще, чтобы было неповадно шататься, где попало, и спать на ходу.
— Правда? Я так не считаю, — прошептал Фред. — На его месте я был бы гораздо… нежнее с такой очаровашкой, как ты. — В его глазах загорелся похотливый огонек, а рука как бы невзначай погладила ее руку. Аннетт едва удержалась от того, чтобы не поморщиться, ощущая его потные пальцы на своем запястье. Она незаметно высвободила руку. — Если хочешь, мы…
— Фред, отрепетируй свою сцену с Маргарет. После перерыва начнем снимать, — не допускающим возражений тоном приказал неожиданно появившийся Саймон. Они не услышали его кошачьих шагов и были застигнуты врасплох.
— А ты, Анни, детка, попробуй доходчиво объяснить — так, чтобы мне стали понятны причины твоей идиотской выходки. Какого черта ты забралась на гору? — с поразительным спокойствием потребовал он, и она нехотя подчинилась.
— Я просто гуляла. Ты разрешил мне отдохнуть, ну я и подумала, что… — Она замялась, сама толком не зная, что потащило ее в развалины церкви.
— Что самоубийственно глупая прогулка по краю обрыва — наилучшее место для отдыха, — сухо заверил он. — Почему тебе не пришло в голову, что было бы намного безопасней пойти куда-нибудь, посидеть, расслабиться, выпить кофе, наконец? Могла бы и мне принести чашечку. Впрочем, любой человек, у которого есть хоть капля ума, так бы и поступил!
— Мне просто некуда было пойти, — выслушав его отповедь, попробовала защититься Аннетт, но Саймон тут же пресек все попытки оправдания.
— Ты забыла про мой трейлер. К тому же, — он усмехнулся, и следующие его слова прозвучали очень двусмысленно, — разве я не говорил, что его двери всегда открыты для тебя?
Аннетт почувствовала, что ее загнали в угол, и только беспомощно пожала плечами.
Между ними повисла ощутимая тишина, но вдруг рука Саймона ласково прикоснулась к ее лицу. Его твердая и в то же время невыразимо нежная ладонь смяла теплую кожу ее щеки, а большой палец закружил по бархатистому местечку за ушком.
— Ты не принесешь мне кофе, Анни? — мягко попросил он, человек, умеющий только приказывать. — Хотя… ты меня так напугала, что я не отказался бы от бокала бренди. — Его пальцы, переместившись, ласково застыли на жилке в теплой ямочке у горла. Жилка безостановочно трепетала.
— П-почему ты зовешь меня Анни? — выпалила она, спеша нарушить возникшую между ними интимную атмосферу.
Черные, как ночное небо летом, глаза заискрились весельем.
— Ну… пока выговоришь твое полное имя — Аннетт, — забудешь все то важное, о чем хотел сказать. — Он не удержался и, словно думая о чем-то своем, рассмеялся. — Зато Анни — коротко и ясно. Особенно удобно, когда нужно покричать на тебя, — пошутил он. Его руки нежно повернули ее в сторону пляжа, и она услышала его шепот: — Принесешь кофе? Я буду тебе очень благодарен…
Для нее было величайшей радостью готовить для Саймона кофе — она превратила это в настоящий ритуал, с преувеличенной тщательностью и осторожностью колдуя над кофеваркой. Наконец кипящий ароматный напиток был налит в чашку, и, стараясь не оступиться и не пролить ни капли, она понесла кофе Саймону.
Аннетт совсем забыла, что недавно собралась ненавидеть этого мужчину.
С тайной торжественностью вручив ему чашку кофе, она обнаружила, что в это время кто-то унес ее стул, и тогда с поистине детской непринужденностью села на траву и скрестила ноги. Вот так, примостившись у ног Саймона, она сидела и восхищалась мастерской игрой Патриции. Одна из сцен никак не удавалась, актриса неустанно повторяла дубль за дублем, но…
— Стоп! — в очередной раз выкрикнул Саймон. — Плохо! Пат, с твоим талантом это можно сделать лучше! Соберись и попытайся еще раз.
И Патриция вновь принималась читать свой монолог, а Саймон продолжал браковать отснятое.
Прошло несколько минут, и Аннетт заметила, что за отчаянными репликами актрисы, из последних сил балансирующей на каменных глыбах у подножия церкви, кроется уже настоящая, а не наигранная мука и усталость.
— Саймон, — тихо позвала она, осторожно коснувшись его локтя. — Останови съемку — ей больно. Наверное, нога еще не зажила.
— Дьявол! Я забыл! — сквозь зубы выругался он и рывком поднялся со стула. — Стоп! Переходим к следующей сцене! Этот кусок отснимем завтра. — Когда актеры были готовы, махнул рукой: — Мотор! — И откинулся обратно на стул.
В такт его движению Аннетт непроизвольно вытянула свои стройные, покрытые легким загаром ноги в белых кроссовках и вздрогнула, кожей почувствовав на себе его взгляд. Она медленно подняла на него огромные зеленые глаза, и его негромкий смех глубоко взволновал ее.
— Спасибо, моя маленькая. Ты мне очень помогаешь, — ласково прошептал он так, чтобы это услышала только она. Его рука запуталась в густой шелковистой массе ее волос, наматывая на палец пушистые завитки у самой ее шеи и одновременно поглаживая мягкую как персик, мгновенно воспламеняющуюся кожу.
От этой теплой, нежной ласки Аннетт почувствовала себя на седьмом небе и, пользуясь тем, что Саймон отвернулся, хотя и не убрал руку, просияла счастливой улыбкой. Все время вплоть до перерыва она сидела рядом с ним тихо как мышка и честно напоминала себе: не строй воздушных замков, разве ты не знаешь, как коварен этот разбиватель сердец? Но поделать она ничего не могла — душа ее пела.
