В перерыве к ним подошла Патриция — со следами усталости под глазами, но уже с обычной легкой полуулыбкой и подкрашенными губами.
— Пат, я должен перед тобой извиниться, — спокойно произнес Саймон, вставая и расправляя широкие плечи. — Прости, я совершенно забыл о твоей травме. Если бы Аннетт не напомнила мне…
— Похоже, в этом стане врагов она — мой единственный друг. — Пат благодарно посмотрела на девушку, еще сидевшую на траве с согнутыми ногами, сцепив пальцы под острыми коленками. — Спасибо. Ты подоспела как раз вовремя: еще несколько дублей, и я бы закричала.
— Я понимаю тебя, как никто другой, — пробормотал Саймон, увидев, что к ним приближается Маргарет Риверс, вихляя крутыми бедрами и старательно растягивая в игривой улыбке алые, как пожарная машина, губы. — Думаю, самое время удалиться, иначе я тоже не удержусь от крика.
Его сильные руки помогли Аннетт подняться с земли. Потом, перекинувшись парой фраз с Пат, он взял девушку под локоть и повел ее в уединенное местечко среди гор, подальше от съемочной площадки. Секунду она молча разглядывала серебристую поверхность скалы, скрывавшую их от посторонних глаз, потом искоса, не дыша, посмотрела на Саймона. Она не подозревала, насколько соблазнительно выглядит — в простенькой маечке, под которой волновались и ждали маленькие, но упругие груди, в коротких шортиках, мягко подчеркивающих дивные округлости ее бедер. Не осознавала она, насколько обворожителен взгляд ее зеленых глаз в оправе густых темных ресниц, опущенных с невольным кокетством.
— Закрой глазки, детка, — хрипло прошептал Саймон. — Иначе я не смогу совладать… с некоторыми из моих инстинктов.
Глядя вниз, на ее залитое румянцем лицо, он поднял трепещущую руку девушки и поднес ее к губам. Тонкие пальчики моментально раскрылись, словно лепестки цветка, и Саймон в сладком поцелуе прильнул к мягкой впадинке ее ладони, нежно щекоча языком теплую кожу…
Из груди у нее вырвался тихий, надорванный стон, и Саймон сжал ее пальцы в кулак.
— Боже, как же меня влечет к тебе… — с трудом прошептал он, отворачиваясь. Сведя черные брови, он нахмурился, его мужественное лицо отразило напряжение и какую-то невыразимую муку, словно он отчаянно пытался принять жизненно важное решение и не мог. Наконец он вымолвил, нарочно отчужденно: — Собственно говоря, я привел тебя сюда, чтобы выяснить без посторонних, не звонил ли доктор Джонс или еще кто.
— Нет. Я бы рассказала тебе, если…
— Да, конечно, — хмуро произнес он, убирая мускулистые руки в карманы потертых черных Джинсов. — Через пару дней съемки закончатся, все разъедутся по домам, и мы тоже. Сегодня же я позвоню ему и узнаю, нет ли каких новостей. Если нет, то я скажу Джонсу, что мы снимаемся с места и писать на этот адрес больше нет смысла. — Что-то рассчитывая в уме, он посмотрел на Аннетт. Она стояла в шаге от него с глубоко несчастным видом — еще минуту назад их души соприкасались, а теперь он отдалился от нее, снова заковав сердце в непробиваемую броню. — Иди к автобусу, — кратко приказал он. — Я разберусь с делами и приеду в отель позже.
И как всегда, она подчинилась.
…Сидя в автобусе и глядя в окно взглядом узника, обреченного на мучительную смерть, Аннетт печально подумала: нет, никогда мне не разгадать этого человека, в котором так тесно сплетены ласка, тепло солнечного дня и холод суровой морозной ночи.
Кто-то бесцеремонно плюхнулся рядом с ней на сиденье, и Аннетт раздраженно закусила губу — опять этот Фред Хаксли!
— О чем это ты секретничала с нашим господином и повелителем? — поинтересовался он, словно имел на это право.
— Так. — Аннетт пожала плечами, прекрасно зная, что Фред задал вопрос, который давно у всех на языке, и теперь каждый член съемочной группы, включая последнего статиста, ждет, каков будет ответ. — Семейные дела. Саймон как-никак мой кузен, — спокойно добавила она, но Фред не удовлетворился таким объяснением.
— Хм. — Он помолчал, ожидая от нее другой версии, потом заговорил, вкладывая в каждое слово беззастенчиво наглый намек: — Все свидетели — я люблю Саймона, как родного папу, но готов спорить на последний цент: если бы это я стоял на краю скалы, он бы и пальцем не пошевелил ради моего спасения и уж, конечно, не побелел от страха.
Аннетт растерялась, но Патриция поспешила ей на выручку.
— Да. Он крикнул бы: стой, где стоишь! Отсюда первоклассный ракурс! И приступил бы к съемке, — весело предположила она.
Взрыв коллективного хохота сотряс стены автобуса, и Аннетт благодарно улыбнулась Пат, подсевшей к ней с другой стороны.
— Спасибо.
— Ну что ты, я твой должник — сегодня ты буквально спасла мне жизнь. — Но, — она внимательно посмотрела на Аннетт, — я заинтригована не меньше других поведением Саймона, хотя и предпочитаю держать соображения на этот счет при себе.
Аннетт уловила ревнивые нотки в ее голосе — кто может понять женщину лучше другой женщины, а тем более соперницы? — но склонила голову, отгородившись ширмой волос от всего мира.
Какая же я дура, совсем запутавшись, горько подумала она. Пат неспроста ревнует. Между ней и Саймоном что-то есть, они любовники — это ясно как Божий день! Глупо думать, что Саймон, этот светский лев с репутацией сексуального плейбоя Голливуда, увлекается такой пустышкой, как Маргарет, когда рядом есть Пат — великолепная красавица с умом математика и роскошным телом Венеры.
Она украдкой тяжело вздохнула. На фоне шикарной Патриции, подумала она, наверняка я кажусь Саймону жалкой серой посредственностью… Аннетт тихонько шмыгнула носом, чувствуя, как заныло ее бедное измученное сердечко…
Глава девятая
Вечером актеры и съемочная группа устроили вечеринку по поводу окончания съемок. Все было прекрасно — и хрусталь бокалов с шампанским, и сверкающие туалеты дам, и горящие свечи, расставленные тут и там в небольшом гостиничном зале, создающие теплую и интимную обстановку. Тонкий смех порой заглушал громкую музыку.
Веселье было в самом разгаре, когда в дверях неожиданно появился Саймон — в темных узких джинсах, белой рубашке, небрежно расстегнутой у ворота, в обычном черном пиджаке он выглядел так загадочно, что невольно напоминал Мефистофеля.
Все замерли, кто-то спрятал под стол пустые бутылки из-под джина. Обычно Саймон не терпел пьяных пирушек и устраивал провинившимся разнос, но сегодня он был до странного благодушным.
— Можете смело расслабляться, ребята. — Он криво ухмыльнулся. — Завтра в съемках занята только Патриция, поэтому… — последовал разрешающий взмах рукой, — поэтому веселитесь и отрывайтесь по полной программе. Я разрешаю.
Аннетт проследила за ним тревожным взглядом — с легкой грацией леопарда он миновал группки веселящихся людей, сел за столик, полускрытый от посторонних глаз декоративной колонной, и, щелчком подозвав официанта, заказал бутылку хорошего вина и ужин. Девушка незаметно наблюдала за ним: он молча ужинал в полнейшем одиночестве, чуть наклоняясь к тарелке, и тогда его смуглое, осунувшееся лицо озарялось светом свечи. Он даже не подошел ко мне, с грустью подумала Аннетт.
Словно девочка перед первым свиданием, целый час перед вечеринкой она провела у зеркала, пытаясь придать себе должный вид, чтобы только понравиться Саймону, и теперь проклинала себя за это. Ему наплевать на меня, мрачно решила она, одетая в облегающее платьице из темно-шоколадного шелка. Аннетт не рискнула надеть лифчик, поскольку вырез платья был слишком глубоким, и теперь чувствовала себя неловко: с каждым взволнованным вдохом ее груди плотно обтягивались блестящим материалом, под которым слишком явственно проступали горошинки сосков. Она тряхнула головой, позволяя отливающей сусальным золотом гриве волос упасть на плечи.
