никогда не бросятся под товарняк, грязный и вонючий. Эстетика последнего закидона требует, чтоб поезд был летящим тихим красавцем. «Рига-Москва» очень подходит. Есть в нём что-то от артиста Ланового.
Сволочь Толстой написал о женской любви правду. Если долго пить кровь родных и знакомых, они разбегаются. А когда никого уже не будоражат ваши изящные сумасбродства, делается грустно. Тут и приходит на помощь русская литература в лице Петрова на стремительном тепловозе. Чтоб все вздрогнули, как встарь. Женщина надевает что-нибудь развевающееся, идёт на станцию и ждёт Петрова с его прожектором во лбу.
В советское время поезду «Рига-Москва» отдельно разрешали не останавливаться при столкновении с женщиной. Иначе он не мог никуда ехать.
Сейчас Петров работает сантехником. Потому что, сколько ж можно. Жалко женщин. Они нужное и полезное устройство. Особенно, когда наорутся и проплачутся. Однако женщины не отпускают Петрова и в новой профессии. Они обильно звонят и угрожают утонуть, если он не примчится и не починит кран. Большую часть времени Петров любит женщин наперекор их бесконечным потребностям. Они же звонят и плачут, и перебивают сами себя, ничего не понять, мокрый потолок на них упал или небо целиком.
Вчера Петров признался, что мечтает положить свой телефон на рельс. Чтоб всех сразу. Теперь вы понимаете, отчего в «Алё» любого сантехника слышна обречённость. И у меня тоже.
Сходил на утренник
Трезвый Дед Мороз — это позор и неуважение к детям. Жалкое зрелище. Безответственно являться в таком виде на праздник.
Год назад приходил пьяным, дарил малышам реки юмора и счастья. Наступал на ноги, рассказывал ужасные анекдоты. Щипал заведующую. Под глазом фингал, малыши его боялись и любили одновременно.
А в этом году какой-то накрахмаленный пельмень. Провалил мероприятие. Бородатый робот. Неубедительно кричал на ёлку. Был туп и незлобив, но вы же понимаете, этого мало. Новогоднее волшебство начинается с трёхсот граммов коньяка, а не с бороды и валенок.
Дети развлекались сами.
Показали новогоднюю сюиту, быт животных средней полосы. Снежинка и Эльф подняли фауну на поиск Снегурочки. В процессе розыскных мероприятий белки подрались орехами. Меньшая треснула большую в лоб огромным муляжём. На агрессивное животное зашипели надзирающие органы. Ушибленная решила, что силы добра её поддержат и ответила орехом за орех. Муляжи были размером с дыню, но лёгкие. От драки звук получался, будто лошади скачут. Грызунов растащили по углам, настроение зрителей улучшилось.
Потом волк. По старинной традиции, это самый картавый мальчик. Вместо рыка он может лишь горестное «ы-ы-ы-ы». Такова природа дошкольного юмора. Родители опять улыбались и хлопали.
Вручали подарки. Всё шло ровно, пока не пришёл заяц. Прочитал что-то унылое. Получил пакет сластей, нашёл глазами мать и с воем, как сбитый мессершмит, стал пикировать в её сторону. Добежал, упал в колени. Было удивительно, как такой не крупный ещё заяц может вылить столько слёз. Всего через секунду мать впору было развешивать в сушильном шкафу, среди варежек и шарфов.
Косой хотел машину. О чём уведомил Мороза письменно, ещё в октябре. А выдали дурацкие конфеты. Стало ясно: надули. Детство кончилось внезапно и трагически.
Мама принялась шептать, что этот Дед поддельный, из муниципалитета. Настоящий прилетит ночью на бровях и сядет на крышу. Он будет кривей коромысла, с хрустальными глазами, в зюзю, в хлам, в сосиску, черней государевой шляпы, ввалится и сунет под ёлку лучший из подарков.
И вы знаете, всё сбылось. В новогоднюю ночь над моей квартирой кто-то сломал крышу и теперь в ванной с потолка капает. И ещё, он подарил японские часы, красивый ремень, ведро сельдей в шубе и уже початый одеколон. То есть точно был, точно пьяный и главное, он меня помнит.
О мистической сути стихийных бедствий
Раньше я работал женатым сантехником. Тайфуны, цунами, домоуправления и другие казни египетские боялись меня и уважали. Когда я в дом входил, они слагали гимны. Краны прекращали течь, унитазы смывали как миленькие, батареи нагревались до сковородочного состояния. Председатель ЖЭКа кормил меня конфетами. Семь лет, каждый день я заговаривал воду, а по ночам сочинял книжку.
Теперь уволился. Работаю одиноким литератором. Вода сразу распоясалась и стала стихией, как раньше. Как во Второй день творения. В моём родном доме. Проникает сквозь потолок, целится капнуть за шиворот или в чай. Научилась игнорировать крышу. Это на крыше замёрзли желоба, где-то чего-то тает и течёт не туда. В моей гостиной вспучило паркет, в спальне вздулись обои. В ванной погас свет, похоже, это навсегда.
Против катаклизма я использую ведро, таз, кастрюли и другое современное оборудование. Например, поднос коричневый, краденый в заводской столовой из героических побуждений. Сейчас он так ловко примотан скотчем в подоконнику, потоп стекает по окну, по подносу, в ванную. Очень удобно. Остальное выливаю в унитаз по сложному графику. Кастрюля в центре кухни наполняется раз в два часа, ведро в шкафу — каждые четыре.
И никто не орёт на меня — иди и убей это домоуправление, ты ж мужчина. Холостое счастье.
Ною в аналогичной ситуации пришлось хуже. На него орали слоны, жирафы, львы и многодетная жена. Наверняка, в ковчеге было шумно.
Я ходил на крышу, интересно же. Там снег и льды. Я считаю, ничего такого, летом растает. Мы с компьютером сидим на кухне, где почти сухо. Складываю книжку. Сделал три волнующих открытия.
1. Иногда, проработав писателем шесть часов подряд, обнаруживаешь, что написал всего два слова, оба неприличные.
2. Семья не виновата. Даже сбежав от ноющих детей в деревню, где из живых существ только печка, можешь в голове найти лишь белый шум.
3. Единственный путь — встать в пять утра и долбить, долбить. Удивлённый мозг, бывает что и отрыгнёт страницу.
Ещё о потопах. Расскажу про знакомого человека Гену. Он служил директором бетонного завода. И вдруг сбрендил. У него развилась странная фобия, боязнь лить воду в канализацию. Он осел дома, стал собирать капли из плачущего крана. Тазики выносил на улицу, под деревья. Кран тёк обильней, Гена бегал всё быстрей. Не спал месяц. Наполнял вёдра, банки и миски. Потом посуда кончилась, он не выдержал, вызвал сантехника.
Раньше Гену никто не обслуживал, потому что он — мать латвийских тараканов. У него вырастали совсем ручные экземпляры. Доверчивые, как олени в мультфильмах. Выбегали гостю навстречу и просили хлебушка. Гена обещал их отравить, но не мог. Такой гуманист. Тараканам для жизни необходима вода, у Гены она как раз везде. В тазах, мисках, вёдрах и в коробках из-под сосисок.
Работники ЖЭКа боялись его богатой фауны. Электрик Саша кричал Геннадию с улицы, куда вставлять провод. И чего крутить отвёрткой. И по крикам определял, фаза в розетке, или ноль.
Я тоже объяснял Гене в окно, как скрутить кранбуксу в смесителе. Ему не хватало сил. Пришлось идти к тараканам. Гена говорит:
— Вы осторожно, у меня тут тазики.
Тут — означало «везде». Хождению по тазам как по суху нас не учили. Я злой такой, стал выливать всё в раковину. Гена айкал, будто его колют. И ещё эти тараканы…
Когда щенки или котята приходят смотреть, что принёс сантехник в сумке, выходит мило. Тараканы так не умеют. Им не хватает пушистости. Но тоже лезут.
Я работал быстро. Не хотелось привлекать к себе внимание Гениных питомцев. Но они меня
