Вопрос был обычный, из тех, на которые ответ сам собой предполагается. А Коля медлил.
Потому медлил, что ребятишки вокруг сидели молодые, на подначку легкие и готовые без долгих размышлений, так, для интереса, на пробу, повернуть и переиначить судьбу. А ломать их судьбы он никоим образом не собирался. Скромней была задача, скромней и привычней: побаловаться разговором, ответить на все без изъятия вопросы и все же не пустить собеседников за тот барьер, за которым начинались тоска и боль. Да еще по возможности и не соврать при этом. Врут пускай дураки. А человек умный, он и чистой правдой мозги запудрит. Самый шик.
Вот и сейчас Коля старался придерживаться истины — как думал, так и отвечал:
— Ездить-то? Если по сути, оно без разницы. Можно ездить, а можно и не ездить. Вот у меня друг есть, Алексей. Он когда-то красиво сформулировал. Примерно вот так: «Даже если жизнь дает тебе совсем мало, этого все равно достаточно». Крепко, а?
Ребятишки не оценили — им по молодости лет требовалось много.
Коля попробовал доказать.
— Вот, например, ты, — сказал он Павлику, — живешь в комнате с Жоркой, так? И знаешь его как родного брата. Верно?
Павлик кивнул:
— Жорку-то? Конечно!
— Ну а посели тебя в гостиницу? Полно людей, каждый день новые. Прибыл, убыл. За неделю десяток просвистит. Так?
— Примерно, — неуверенно согласился Павлик — он в гостиницах не жил.
— Ну и много ты в них поймешь?
Ребятишки задумались.
— Резонно, — сказал рыженький.
— Вот то же самое и езда, — назидательно проговорил Коля, — умеешь смотреть — ты и на месте жизнь поймешь. А не умеешь — хоть все государство пробеги, ничего не увидишь, кроме станций. А они, между прочим, все одинаковые, нигде билетов даром не дают.
— А чего же вы тогда ездите? — спросил рыженький. По-хорошему спросил: не ловил на слове, а просто добирался до истины.
Коля и ответил по-хорошему:
— У меня, ребята, так жизнь сложилась.
Парни проявили тактичность — в душу не полезли.
На память Коля не обижался, с детства была хорошая — легко, без нажима вбирала и нужное, и лишнее. Впрочем, по прошествии времени лишнее так часто оказывалось нужным, что в последние годы он перестал отделять ценное от бессмысленного: помнится, и ладно.
Вот и Раисины три цифры нашли в мозгу подходящую клеточку и улеглись в надлежащем порядке в ожидании своей минуты. Дом четыре, подъезд четыре, квартира шестьдесят семь.
Но доставать их из тайного хранилища Коля не собирался. Ни сейчас, ни после. Желания такого не было. Уж больно девка заносчивая. Надо будет, сама придет.
Раиса пришла в первую же субботу.
Коля, лежа на койке, дочитывал примечания к тому пятому. Павлик сидел за столом, строчил письма — он вел богатую и регулярную переписку с родными, с бывшими однокашниками, с приятелем по двору, а также с двумя полузнакомыми девочками, которые ему отвечали, хотя с паузами и кратко.
Раиса сказала:
— Ты чего, всю неделю не вставал?
— Садись, — бросил Коля с некоторым запозданием, ибо она уже сидела. — Хоть бы поздоровалась для порядка.
— Чести много, — ответила Раиса. Минуты три молчали. Коля все так же читал. Поскрипывала бумага под Павликовой ручкой.
— Ну что, пошли, что ли? — сказала наконец Раиса.
— Куда?
— К нам, куда же еще.
— Зачем?
— Там видно будет.
Коля не двинулся, лишь страничку перелистнул.
Раиса, уже не столь уверенно, объяснила:
— Посоветоваться надо.
— Я сейчас ухожу, — заторопился Павлик и стал собирать свои листки.
— Да сиди, — сказала Раиса. Она встала, подошла к Коле и потянула за рукав: — Ну, чего разлегся- то? Пошли!
Вот это был нормальный разговор: просьба, даже с оттенком жалобы.
Коля поднялся. Пошли так пошли.
Уже три с лишним года он шел, когда звали и куда звали. Шел — и ничего. Можно жить и так. Очень даже неплохо.
На улице Раиса говорила ему разного рода мелкие гадости, и Коля невозмутимо отвечал тем же: он понял ее, как только в дверь вошла.
Раисина комната была точь-в-точь как Павликова, на три стандартных койки. Но антураж был куда роскошней, и это сразу лезло в глаза: салфеточки, занавесочки, еловая ветка в вазе… Живут же люди!
Раиса сразу ушла на кухню. Коля послонялся вдоль стен, разглядывая фотографии.
Тематика их была довольно однообразна: хозяйки дома в различных видах, поодиночке и компанией. Менялся только фон — то комната, то стройка, то зимняя тайга, то летняя речка — девчонки в купальничках стояли обнявшись, по колено в воде. Этот снимок Коля разглядел поподробней и решил, что Раисе в купальных костюмах на стенке лучше не висеть. Низковата, тяжеловата — не Брижжит Бардо.
Вернулась Раиса. Коля спросил:
— Так о чем будем советоваться?
Она проворчала:
— Разбежался… Садись вон. Он сел.
— Ну?
— Подруга у меня, — сказала Раиса, — дела у нее всякие.
— Это бывает. — посочувствовал Коля.
— Ну, и, значит… Сейчас.
Она снова вышла и возвратилась с большой тарелкой пельменей.
— На вот! Девок побаловала, остались. И, глядя, как он цепляет на вилку скользкий от масла комочек, добавила:
— Все лучше, чем выбрасывать.
Первый пельмень Коля съел сразу. Второй подержал во рту, понял и лишь тогда проглотил.
— Свинина, говядина и… лось, что ли?
— Знаток, — неодобрительно буркнула Раиса. Он ел, хвалил хозяйку, а она смотрела искоса и огрызалась. Добавку тем не менее принесла и, спохватившись, выложила на стол бумажные салфетки. Прямо гранд-отель…
Коля убрал последний пельмень, утер губы салфеткой и сказал истинную правду:
— Ну, спасибо. Так мне давно никто не угождал.
— Ха! Еще угождать ему! — возмутилась Раиса. — Барахла-то!
Он откинулся на стуле, ухмыльнулся ей в лицо и поинтересовался:
— Ну? Так и будем развлекаться?
Она сказала упавшим голосом:
— А если ты такой дурак…
Коля спросил деловито:
— Девки твои не заявятся?
Раиса не ответила — глянула на него исподлобья и презрительно фыркнула.
