Она была худощава, в брюках, тесных на бедрах и широких внизу, в жестких туристских башмаках на крепкой подметке с рантом. На плече у нее висела дорожная сумка, конусом сходящаяся кверху и, как рюкзак, стянутая шнурком. Через руку была переброшена зеленая, порядком выцветшая куртка студенческого стройотряда.
Было прохладно и ветрено. В конце концов девушка тоже это заметила, надела куртку, и тогда стала видна живопись на спине: белый след человеческой ступни и, теми же белилами, надпись «Шикотан» — почему-то латинскими буквами.
Впрочем, Батышев не слишком удивился: как в годы его студенчества было принято не выделяться, так теперь положено чудить…
Лицо у девушки было грубоватое, с выступающими скулами, прямые русые волосы казались жесткими даже на вид. Напряженный взгляд узковатых глаз никак не реагировал на окружающее — словно в стену упирался. И лишь пухлые беспомощные губы бросали мягкий отсвет на это замкнутое лицо.
В троллейбусе их притиснуло друг к другу, и Батышев отвернул лицо, чтобы дыханием не касаться ее щеки.
Видно, девушке наступили на ногу — она скривилась и мотнула головой. Батышев вспомнил ее жалкий, бессмысленный скандал у стойки справочного и подумал, что девчонке, видно, здорово плохо — вот и сейчас готова сорваться. Он произнес спокойным тоном товарища по несчастью:
— Что поделаешь — погода! Бог даст, завтра полетим.
Девушка посмотрела на него без особого удивления.
— Я тоже с двадцать шестого, — объяснил Батышев. Тогда она сказала:
— Завтра я, может, сама не захочу.
Больше они в троллейбусе не разговаривали. Но когда Батышев спросил у соседа, где ближайшая гостиница, девушка подняла голову и тоже вслушалась в ответ.
Выбравшись на остановке и повернув к гостинице, Батышев заметил, что девушка идет поблизости, метрах в трех — и рядом, и не рядом.
— Боюсь, все забито, — сказал он. — У вас есть что-нибудь на худой конец?
Не сразу она ответила:
— Лучше бы в гостинице.
В вестибюле гостиницы было посвободней, чем в аэропорту, но ненамного.
Батышев поставил чемодан к стене, сверху примостил авоську и сказал девушке:
— Погодите тут.
Авоська с рыбьим хвостом избавила от необходимости выбирать стиль отношений. Девушка и пожилой человек — другого не оставалось.
У стойки администратора тосковало человек пять. Они просто стояли, даже не в очереди. Вывод напрашивался сам.
— Насколько я понимаю — ничего? — спросил Батышев администраторшу с той же понимающей, даже сочувственной интонацией, что и надменную блондинку в аэропорту.
— Видите, — вздохнула она.
— Вижу, — вздохнул и Батышев.
— Мне не жалко, — сказала женщина, — я бы всех пустила. Да куда?
В голосе ее почувствовалась некоторая слабость, и Батышев на всякий случай уточнил:
— Даже до утра?
— Вон, все они до утра, — сказала администраторша. Батышев проследил за ее взглядом. Все сидячие места в вестибюле были прочно заняты, а еще несколько человек стояли у стен и колонн в сгорбленных позах кариатид.
— Хотя бы девушку, а? — не отставал Батышев.
— Если б было, — начала женщина прежним тоном, но вдруг, секунду поколебавшись, спросила: — Одна?
— Одна! — подхватил он с надеждой.
— Только до восьми утра.
— У нас самолет в восемь!
— Через час пусть подойдет, — сказала администраторша и посмотрела на девушку, запоминая.
Батышев вернулся к своей спутнице победителем:
— Ну, вот и все в порядке. Через час подойдете к ней с паспортом. Так что спокойной ночи.
— А вы? — спросила девушка.
— Мужских мест нет.
— Тогда я тоже не останусь, — сказала она и взялась за сумку.
Батышев растерялся: ему жаль было и девушку, и свой успех.
— Но ведь ночь на дворе…
— А для вас не ночь?
— Вы все-таки девушка. Я, конечно, благодарен…
— Нет, — прервала она негромко. Однако тон был самый непреклонный.
Батышев попытался еще что-то возразить. Но она уже шла к выходу.
В общем-то, Батышев не слишком удивился. У молодости свои представления о солидарности. Спросил человек дорогу, прошел минуту рядом с тобой — и вот уже товарищ по ста метрам тротуара, уже не бросишь одного в чужом городе, уже тревожит рассказанная им в трех фразах история.
Собственно, и мне ведь не безразлично, будет ли у нее ночлег, подумал Батышев. А кто сказал, что она хуже его?
И тут же прикинул озабоченно, что просить два места в гостинице всегда трудней, чем одно.
— Ну, куда теперь? — спросил он на улице. — Тут еще в центре есть гостиница.
Она стояла, сосредоточенно сведя брови.
— Кстати, простите за невежливость, давно пора бы поинтересоваться. Вас как зовут?
— Марина, — сказала она.
— А я Борис Андреевич. Как говорится, очень рад.
Она чуть склонила голову, но молча. И Батышеву понравилось, что с ее губ не слетела так же легко, как с его собственных, общепринятая маленькая ложь.
Он поискал взглядом троллейбусную остановку и повернулся к девушке:
— Итак, Марина…
Она еще немного подумала и решительно произнесла:
— Бесполезно. Наверняка там тоже полно. Ладно, есть один вариант. Не очень хочется, но черт с ним. Пойдемте, тут недалеко.
— Но если вам почему-либо неудобно…
— Наплевать, — прервала она. — Вам помочь?
— Да ну что вы! — возмутился Батышев. И тут же подумал, что с точки зрения этой девушки его сорок пять — возраст, пожалуй, уже и не средний. Что ж, видно, пора и к этому привыкать…
Марина еще раз глянула на его чемодан с авоськой, повернулась и пошла по улице, не оборачиваясь и, видимо, не сомневаясь, что он идет за ней.
Батышев и в самом деле двинулся следом, слегка недоумевая, как это вышло, что в их маленькой группе лидером, отвечающим за обоих, стал не он, взрослый неглупый мужчина, преподаватель и даже доцент, а эта угрюмая девочка.
Идти молча было все же неловко, и Батышев затеял разговор как раз дорожного уровня, банальный и ни к чему не обязывающий.
— Вы издалека?
— Из Южного.
— Студентка?
— Да, с биофака.
— А почему ступня на спине?
— Черт его знает! У соседнего отряда была ладонь.
— А «Шикотан»?
